саботировать терапию, разыгрывая представления, боюсь, мне придется лишить вас некоторых привилегий.
Я выдерживаю ее взгляд в ожидании развязки.
– Оставайтесь здесь, если хотите, – вздыхает Коделл. – Наслаждайтесь сменой обстановки. Только учтите: если через три часа вы не вернетесь в дом, то больше не сделаете ни шагу по острову без присмотра, а с восьми вечера до восьми утра будете сидеть под замком у себя в комнате до конца курса. Надеюсь, мы друг друга поняли.
Кивнув Виллнеру, доктор удаляется в сторону Призмолл-хауса. Виллнер, как всегда безмолвный, стоит на месте, не отрывая глаз от судна. А я осматриваю импровизированную сцену, на которой разыграл свое безнадежное представление, шагая по носовой палубе туда-сюда и прикидываясь, будто не в силах совладать с переполняющей меня злостью.
Я пересекаю носовую палубу и гляжу вдоль правого борта. Для того, кто стоит на пристани, эта часть яхты не видна. С другой стороны от капитанского мостика также есть проход, а на полпути к корме имеется вторая дверь в капитанскую рубку. Кое-что я раньше не заметил: к одной из многочисленных стоек идущего вдоль борта леерного[26] ограждения прикреплена сумка, ярко-красный цвет которой не даст ей потеряться на фоне спокойной бело-синей гаммы яхты. На передней части виниловой сумки нанесен большой белый крест. Это аптечка первой помощи для команды или пассажира.
Спохватившись, что слишком задержался, я возвращаюсь на левый борт, поближе к Виллнеру.
– Да я вас по судам затаскаю, ублюдки! – ору ему я. – Моя мать сровняет это место с землей!
Я гневно поднимаю руку и закатываю рубашку, обнажая катетер.
– Видишь эту штуку? Она поможет мне упечь твою начальницу в тюрьму! За тяжкое! Телесное! Повреждение!!!
Я бросаю каждое слово Виллнеру в лицо, но эффекта ноль – как об стенку горох. В итоге, видя столь явное пренебрежение, я чувствую, как внутри закипает уже не притворный, а настоящий гнев.
– Тебе плевать, да? – бормочу я риторический вопрос. – Тебе все равно?
И тут мне в голову приходит идея. Я оглядываю корпус «De Anima», скольжу взглядом по капитанскому мостику.
– Но если дело касается вот этого, тебе не все равно! – Я взмахом руки указываю на «De Anima». – Яхта тебе дорога.
Не тратя больше слов, я подхожу к безупречно изогнутому ветровому стеклу и что есть силы бью по нему ногой. Армированное стекло отвечает глухим стуком, ногу словно пронизывает ток. На ветровом стекле остается меловой след от моего ботинка – единственный урон, который мне удалось нанести. Что ж, хотя бы попытался.
Я с криком снова и снова бью по стеклу ногой. Грозно глядя на Виллнера, выдергиваю голубой спасательный круг с места крепления на носу яхты и швыряю с правого борта. Круг с громким всплеском падает в темную воду.
– И на это тебе плевать? Ты же любишь, когда все чисто и аккуратно!
Я продолжаю бушевать и, двигаясь по проходу вдоль правого борта, исчезаю из поля зрения Виллнера. Протягиваю руку к красной сумке с аптечкой, рывком открываю липучку и тут слышу, что он забрался на борт.
Следующие пять секунд проносятся в лихорадочной спешке. Миг, столь краткий, что я не успеваю осознать свои действия. Я наспех заглядываю в аптечку: бинты, вода, аварийный запас питания, свисток, перочинный нож, фонарик и спички. Ни сигнальных ракет. Ни телефона.
Я быстро оборачиваюсь к носовой палубе и вовремя замечаю носок ботинка Виллнера. Он сейчас завернет за угол. В последнюю долю секунды я выхватываю из сумки фонарик и прячу его в ладони.
В конце прохода появляется Виллнер. Тогда я поднимаю сумку над головой и яростно вытряхиваю ее содержимое за борт, в темные плещущие волны. Я поворачиваюсь к Виллнеру и с перекошенным лицом запускаю в него пустой сумкой. Гигант молча ловит сумку, когда она вяло стукается о его широкую грудь.
В его взгляде сквозит едва заметная жалость, понимание всей ничтожности моего бунта. А я с вызовом смотрю Виллнеру в глаза, надеясь привлечь к себе его внимание, пока самые тяжелые предметы из аптечки уходят ко дну. Мне нужно, чтобы он подумал, будто фонарик тоже утонул.
– Да пошли вы! И ты, и Коделл!
Я протискиваюсь мимо Виллнера к носовой палубе и сажусь возле своей сумки. Он хватается за леер и выглядывает за борт, куда я побросал содержимое аптечки. Пользуясь секундой, пока он меня не видит, я сую фонарик в сумку.
Глава 18
Следующие два часа я, не глядя на Виллнера, медленно томлюсь в тяжелой, наэлектризованной тишине ангара.
– Два часа пятьдесят шесть минут. – На пристани появляется смутный силуэт вошедшей в ангар Коделл.
Шагая по скрипучим доскам, она приближается к «De Anima». Я отворачиваюсь, не желая смотреть на доктора.
– Я не пытаюсь вас разозлить, – снова раздается голос Коделл, – однако и мне, и Виллнеру нужно когда-то спать. Пора заканчивать вашу акцию.
Я смотрю на дорожку, ведущую к Призмолл-хаусу. И хоть делать на яхте больше нечего, ведь я выжал из пребывания на ней максимум пользы, сама мысль о добровольном возвращении в это здание отвратительна.
– У вас четыре минуты… уже три, – напоминает Коделл. – Усиленный надзор, комендантский час… Не усложняйте себе жизнь.
Я выдерживаю небольшую паузу, делая вид, будто задумался. Потом неохотно встаю на ноги, закидываю сумку на плечо и медленно спускаюсь на пристань, старательно отводя глаза от Виллнера и Коделл.
Когда я собираюсь двинуться к выходу, доктор мягко кладет руку мне на плечо и неторопливо забирает мою сумку. Не чувствуя больше веса сумки на плече, я оборачиваюсь, и мы с Коделл смотрим друга на друга в упор.
– Мне очень неловко, что приходится так поступать, – сетует она, передавая мою сумку Виллнеру.
Я с трудом сохраняю спокойное выражение лица, хотя горло ледяными тисками сжимает страх. Рука Виллнера тянется к застежке-молнии, однако проходит мимо, и, тихо щелкнув латунным карабином, он отстегивает от сумки холщовый наплечный ремень.
– До сих пор я считала, что от вас не стоит ждать безрассудства, – говорит Коделл. – Но по протоколу мы обязаны изъять у вас лямки, ремни, шнурки. Надеюсь, вы понимаете.
Я смотрю на Виллнера, который придерживает мою сумку снизу и явно готов нести ее всю дорогу. Я забираю у него сумку и шагаю на выход из ангара, причем ни один из моих надзирателей не делает попытки мне помешать.
Наконец настает долгожданная ночь. Я вновь устраиваюсь в изогнутой нише окна-полумесяца, прорезанного в толстой бетонной стене. И сижу без сна в кромешной темноте, выжидая, пока остальные обитатели дома разойдутся
