маслом. Масло это — дрянь редкая, но и салата было не так-то уж и много. Не разъесться, короче.
Наконец, вышла голосистая воспиталка четвёртого отряда (это которая постоянно «приятного аппетита» горланила, портя мне своими восклицаниями трапезу). Сперва она пригласила на импровизированную сцену своих помощников — «Чебурашку и Гену», которых обязали поздравить июньских новорожденных. Это тех, кто родился в июне. Они, вроде как — свой праздник в лагере испортили постоянной уборкой вкупе со «шмонами», вот хоть тут им это дело компенсируют. «Аниматоры из восьмидесятых» поздравили их и спели пару песенок по теме. Затем — презентовали символические подарки от администрации детского учреждения. Новорожденных оказалось немного — человек десять, может — двенадцать, потому сильно долго церемонию растягивать не стали. Приступили к самому интересному — награждению отличившихся отличников поведения и прилежания.
Для меня тут сюрпризов не последовало. Разумеется, Гоги получил главный приз — сборную модель пожарного катера. В магазине такой за двадцать три рубля продавался. Ещё ему вручили грамоты и всякую мелочь к школе — тетради, ручки, карандаши, ластики. Дальше награждали командиров отрядов. Наша Милда получила благодарность с грамотой, плюс — миниатюрные дорожные шахматы на магнитиках. Ещё с нашего отряда наградили — Комарика, как умелого мастера и Митяя, видимо — за удачные кражи общественного имущества. Родители у него нужные оказались. Пьеру тоже — грамоту вручили. Мать — посудомойка как-никак, свои люди. Меня, как обычно — даже упоминать не стали. Радуйся, мол — что вообще — за столом сидишь. Другого и не ждал.
Продукты неспешно поедались под звуки детских песен и стихающий шум дождя. Когда водопад с неба окончился — начали понемногу расходиться. Первый ушёл Гоги — его уже ждала отцовская «Волга», оставаться на ночь в лагере он и не собирался. Остальные — уходили в павильоны. Солнце на закате порадовало всех красноватым сиянием на западе, потеплело немного, а из кабинета начальника заиграла весёлая музыка. Всех пригласили на танцплощадку. Я так же — снял куртку с резиновыми сапогами и оделся полегче. Как обычно — джинсы и олимпийку.
Пока собирался — стемнело. Я вышел наружу и огляделся. Повсюду сверкали лужи. Возле тропинки на Север тоже — что-то сверкнуло, но не так, как капля воды. Я присмотрелся. Что-то интересное лежало в траве. Серёжка. Золотая. Стилизованная звёздочка в виде шести тонких лучиков, исходящих из общего центра. Конечно — Милда потеряла! Для меня будто наступил день — в голове посветлело от того, что к нашему командиру можно подойти со столь приятной находкой. Я направился на танцплощадку. Девушка стояла чуть в стороне, закрыв половину лица ладонью, видимо — скрывая слёзы. Возле неё стояли две или три наши девочки. Они утешали её, поглаживая по спине. Я дождался, когда они отошли, а Милда немного успокоилась. Оглянувшись по сторонам, она посмотрела на мою приближающуюся фигуру. Без каких-либо церемоний я, протягивая в руке находку, выдал:
— Твое?!
— Да, мое! Где ты её нашёл, я уже всё обыскала?! — Говорила девушка, сильно волнуясь; от волнения она покусывала губы, у неё появился сильный прибалтийский акцент.
— Там, возле тропинки, ближе к лесу…
— Ачу, Витаутас! Ты очень молодец какой!.. А то я уже вся растерялась… Думаю — что говорить родителям буду?.. А ты нашёл! Всё же — очень молодец ты! Подожди меня, я сейчас сбегаю. Никуда не уходи только, я скоро…
Милда побежала к павильону на ходу пристёгивая к уху найденное украшение. Минуты через три она вернулась, сжимая в кулаке что-то ценное для меня. Окружающая местность заиграла яркими красками. Не знаю — кто в тот момент больше радовался — она или я, ради такого момента стоило пробыть в лагере почти месяц!
— Вот — возьми! Спасибо тебе. Я бы больше дала, но это то — что осталось. — Девушка сунула мне в руку две иностранные жвачки в цветастых обёртках. Я положил их в карман. — Может потанцуем? Ты танцевал раньше с девушками? Я научу. Сейчас поставят медленное что-нибудь только.
Следующей песней заиграл Мираж. С Гулькиной. То, что надо: медляк. Милда позволила мне взять себя за руку, и мы зашли на танцпол. Он находился на небольшом возвышении, луж там было не так уж и много.
— Одной рукой возьми меня здесь, а другой — держи мою так. Глазами смотри вот сюда. Голову прямее держи. Двигайся сюда… Поворачивай… Переходи… Теперь — сюда… — Вокруг нас других танцующих было немного. Никто не мешал. По краям площадки стояли другие ребята. Старшие девочки, глядя на нас, поначалу бросали насмешливые взгляды, криво улыбались. Затем — их выражение лиц выпрямились. На нас смотрели, как бы — немного завидуя и восхищаясь. До меня дошло, что танец получился крайне удачно. Я сам подивился той лёгкости и сноровки, с которой мы двигались в такт музыки. Иногда наступали на лужи, но это нас беспокоило меньше всего. Четыре минуты песни промелькнули как один миг. Когда стихло — я не хотел её отпускать. — Теперь держи меня за эту руку и проводи на место, где взял, — сказала Милда, — иначе — больше никто с тобой танцевать не пойдёт, так положено…
Я проводил девушку как надо и, дождавшись — когда к ней подойдут подруги, оставил её. После всего что было, часто приходил на ум вопрос: почему мне Милда была так неприятна вначале? Что с ней не так? Красивая и умная, очень хорошо одетая. Национальные предрассудки и противоречия? В наших краях в то время об этом даже не думали. Тогда что? Спустя много лет, я постепенно начинал понимать. Её взгляд. Прямой, честный, не терпящий и миллиграмма лжи и лицемерия. Голубое сияние прожигало меня насквозь, как рентген. Внутри моей сущности открывались тёмные углы, ранее — тщательно скрываемые прежде всего — от самого себя. Пороки, всякая нечистота показывали мне — кто я такой на самом деле. Это очень неприятно, сознание привыкло считать себя хорошим, пожалуй — великолепным. А тут — такое! Не сметь! Взор внутри эго жмурится, закрывает видение своего несовершенства, духовной пустоты. Наружу вылезает негодование: «это не я плохой, а она». И уже не вспоминаешь, что секунду назад лицезрел что-то тёмное внутри себя, весь негатив обращён на причину ощущения. Переваливание с больной головы на здоровую. «Она виновата, она — противная сволочь». Немного становилось легче, но лучше от этого я не становился. Лишь признав, наконец, что всё увиденное внутри — это я и только я, мне начало приносить удовольствие пребывание рядом со столь милой девушкой. Как
