добровольно, Рия.
— Ты специально потерял своего дракона?
— Нет, — сказал он без колебаний. — Я не думал, что они действительно могут отобрать его. Но я верю в последствия. Я сжёг город. Я сжёг несколько городов, но меня арестовали в Ковингтоне. Я видел, как Торрен с головой бросился в бой с гориллами и львами Данны. Он защищал свою сестру и команду своей сестры, но я всегда прикрываю его спину. Итак, я позволил дракону завладеть мной. И я даже не пытался остановить его буйство. Я просто… позволил ему делать то, что он хочет и к черту последствия. Потом я убежал в свои горы и начал думать. И я думал, думал и думал. И мой папа говорил мне, что мне нужно отсидеть этот приговор в один год. Он хотел уладить отношения с людьми и сохранить мир между ними и оборотнями. Он очень много работал, чтобы защитить оборотней. Я понял, почему он хотел отдать меня системе. Я ненавидел это. Ненавидел его за это. Я хотел, чтобы он предпочёл меня всем остальным. Выбрал меня среди своих драгоценных команд, но чем больше я сидел в своих горах, размышляя, тем больше это имело смысл. Самая большая перемена во мне произошла, когда Торрен, Нокс и Невада решили, что мы команда, а не просто группа неблагополучных друзей, собравшихся вместе. Они сделали меня альфой, и я дерьмовый в этом, но я не хочу быть плохим в этом всегда. У меня есть этот глубокий инстинкт, защищающий их. Я любил… — Вир тяжело сглотнул, его мускулистое горло шевельнулось вместе с ним. — Я люблю их. Если бы я не пришел сюда и не отсидел свой срок, это повлияло бы на всю их жизнь. Наша команда всегда будет в бегах, всегда будет оглядываться, и в конце концов они пострадают, защищая меня. И так не должно быть. Я должен защищать их. На этот раз, здесь, я чувствую себя лучшим альфой, потому что я ставлю их на первое место, а не на себя. Первее моего дракона. И теперь я понимаю, почему мой отец хотел, чтобы я оказался здесь. Я вижу, как его защитные инстинкты по отношению ко всем этим людям в его горах, ко всем оборотням, могли заставить его отказаться от своего сына. И особенно, если он думал, что преподает мне урок, подобный тому, который выучил я.
— Какой урок?
— Как быть хорошим альфой. И я знаю, кто я. Я разрушитель. Я знаю, на что я способен. Я давно это принял. Мне пришлось. Пришло время мне прийти сюда и заплатить за последствия своих действий. Я всегда буду скучать по дракону. — Он прочистил горло и снова обратил внимание на плавающие звезды. — Я никогда не буду чувствовать себя целым. Всегда будет отсутствовать огромная часть меня, и я буду жить наполовину. Я всегда буду ненавидеть людей отсюда за то, что они сделали. Я буду бороться с горечью утраты до конца своей жизни. Я буду бороться с пустотой. У меня не будет ни одного лёгкого дня, потому что каждый раз, когда я смотрю в зеркало, мне становится больно. Нельзя смириться с потерей своего дракона, но я должен был это сделать. Ради моей команды.
— Вир, — прошептала она срывающимся голосом. Больше всего на свете она хотела исправить его жизнь. У неё перед глазами пронеслись кадры, как он смотрит в зеркало и бьёт кулаком по стеклу, снова и снова, и в каждом кадре он стареет, пока не становится серым и усталым, и все же он ненавидит свои ледяные глаза дракона. Она собиралась каждый день смотреть, как мужчина, которого она любила, ломается из-за того, что здесь произошло.
— Мне нравится, что на тебе сегодня, — пробормотал Вир.
Она посмотрела на свои темные застиранные джинсы, кроссовки и простую черную облегающую хлопчатобумажную футболку. Она украсила её милыми бирюзовыми украшениями, но это была самая повседневная вещь, которую она носила с тех пор, как начала работать в тюрьме.
— Эммет назвал мои туфли на высоких каблуках, обувью жертвы, и в последнее время мне кажется, что мне нужно быть готовой.
— К чему?
— К полному уничтожению, — сказала она с улыбкой.
— Я должен сказать тебе, что я нехороший человек. Я украл у тебя много мыслей и памяти без твоего ведома. Иногда я провожу время с тобой в твоей голове, когда ты этого не осознаешь. Тихо. Копаясь в воспоминаниях. Узнаю о тебе.
— Зачем ты делаешь это?
— Потому что я не могу насытиться тобой. Я хочу всё знать. Ты такая легкая. Такая оптимистичная, такая красивая внутри и снаружи. Мне всё в тебе нравится. Даже то, чего ты стыдишься. Мне нравится, что твой любимый цвет — радуга. — Он усмехнулся. — Кому ещё нравится такой цвет?
Она фыркнула.
— Мне.
— И мне нравится, что ты съедаешь коробку теста для печенья с шоколадной крошкой, когда расстроена, и что ты не против расставить коробки с вещами по всему дому, что просто безумие, потому что я очень аккуратный. Но я представляю, как ты будешь разбрасывать своё дерьмо по всему моему дому, и как я от этого буду себя чувствовать.
— Как это заставит тебя чувствовать?
— Словно ты везде. Будто ты заполняешь всё пространство, которое раньше было скучным. Думаю, через неделю с тобой мне будет трудно вспомнить свою прежнюю жизнь.
В её животе затрепетали бабочки. Она скользнула к нему, прижалась прямо к его ребрам и прижалась щекой к внутренней стороне его плеча. Он смотрел на неё с той же кривой улыбкой, от которой она никак не могла оторваться.
— Чему еще ты научился, пока был вором памяти?
— Что ты хочешь детей, но боишься, что у них будут твои силы.
— Да, ну, теперь я вдвойне обеспокоена, потому что у тебя восемь охранников в коме, и к этому было приложено очень небольшое усилие.
— И я отключил все камеры всего нижнего уровня. Сто процентов, любые дети, которых я вложу в тебя, будут маленькими чертятами. Но… они тоже были бы хорошими. Знаешь, откуда я знаю?
— Откуда? — тихо спросила она.
— Потому что ты будешь их матерью. И я так ясно вижу тебя, Рия. Однажды ты сказала мне, что ты чудовище, но ты ошибалась. Ты хорошая.
— Хорошая ведьма, — поддразнила она.
И он согласился.
— Очень хорошая ведьма.
Вир поднял её и перевернул на спину, взял её за щеку и заглянул ей в глаза. Рия схватила его за запястье, чтобы он продолжал прикасаться к ней вот
