догадывается. Потому что я не собирался доверять свою миссию ни единой душе. Нам потребовались годы, чтобы положить конец неуклонному истреблению людей Велеса. И за это время я постепенно вычислил преступника, из-за которого мы потеряли бесчисленное количество хороших солдат.
Я уже подтвердил это. Люди перестали умирать, как только мы начали снабжать Вэла плохой информацией. А это значит, что сегодняшняя встреча для него очень важна. Я не сомневаюсь, что он потеет, потому что Михаил не умеет прощать. И теперь Вэл должен подозревать, что мы знаем. И все же я хочу поймать его на месте преступления. Я хочу услышать слова из его лживого, вероломного рта.
Вэл прикуривает сигарету, и я слышу, как он медленно затягивается. Мгновение спустя с противоположной стороны приближается долговязая фигура. Его воротник поднят, скрывая нижнюю часть лица, но я бы узнал капитана Змея где угодно. Мало найдется людей, которых я хотел бы убить больше, чем это животное. Но сегодня не та ночь. Это будет слишком публично, слишком грязно.
У нас одно задание. Вэл.
— У тебя третий провал, — констатирует тот, как только устраивается на дальнем конце скамьи Вэла. Похоже, сразу к делу. Хотя он достает свой телефон и делает вид, что листает.
— Мне нужно разрешение на отход. Они настигают меня. Я бесполезен для Михаила, если…
— Никаких имен, ты, гребаный инвалид, — шипит Змей.
Вэл замолкает, но даже с такого расстояния я вижу ярость в его боковом взгляде.
— Я поговорю с боссом, — категорично заявляет Змей после нескольких секунд молчания.
— Мне кажется, ты меня не слышишь. Я не собираюсь возвращаться. Я и так продержался дольше оговоренного времени, а если вернусь, то завтра у меня его может не быть, — раздается по линии связи рык Вэла.
Мы с Петром обмениваемся взглядами, и на этот раз я вижу, что моя ярость отражается в его взгляде. Жаль для Вэла, что он понял это слишком поздно. До вечера он не доживет. Я уже послал сигнал своим людям.
— И ты будешь продолжать в том же духе, пока босс не скажет иначе, — заявляет Змей. — Иди домой. Выпей чего-нибудь крепкого. Может быть, начнешь думать о том, как вернуться к нему на службу после этих двух последних крупных промахов. Тогда мы сможем поговорить.
Не говоря больше ни слова, Змей встает и подносит телефон к уху, словно принимая звонок. И с холодным безразличием продолжает идти по набережной, исчезая в глубокой тени.
— Блядь, — шипит Вэл.
Он собирается встать. Но мое оружие уже наготове, массивный телохранитель застыл под моим прицелом, и дротик транквилизатора с тихим стуком вонзается в его толстую шею. Его рука шлепает по обнаженной плоти, выбивая дротик, и он хрипит.
Позади меня открывается дверь фургона, и в мгновение ока мы с Петром и Львом быстро пробираемся по тротуару к скамейке Вэла. Он стонет, когда мы обхватываем его за плечи и поднимаем на ноги. Нам всем троим требуется направить крупного, спотыкающегося, усыпленного мужчину к проему фургона, и нам удается сделать это, не привлекая подозрительных взглядов.
— Что за хрень? — Спрашивает Дэн, бросая взгляд через плечо, когда он без колебаний выезжает на улицу. — Это Вэл?
Дверь фургона захлопывается, и мы направляемся к одному из складов на набережной, которыми Петр владеет под прикрытием подставной компании, никак не связанной с его именем. Перевернув Вэла на живот, я надежно связываю ему руки и вставляю кляп, а затем запускаю пальцы под воротник, чтобы достать свой жучок.
— Мудак торговал информацией с Живодером, — категорично заявляю я.
По дороге никто не произносит ни слова, а когда Лев выходит, чтобы открыть дверь гаража на склад, Дэн затаскивает фургон прямо внутрь. Не требуется много общения, чтобы привязать Вэла к стулу под одним из ярких подвесных светильников склада.
Пока Петр шлепает Вэла по щеке, грубо приводя его в сознание, я достаю из сумки инструменты, которые припас на этот случай.
— Петр… — бормочет Вэл, его взгляд фокусируется на нашем пахане, когда цвет начинает исчезать с его лица. — Что происходит? — Оглядевшись по сторонам, Вэл дергается от паники.
— Не прикидывайся дурачком, Вэл, — спокойно говорит Петр, хотя глаза его горят лютой ненавистью. — Мы оба знаем, что для того, чтобы проделать такой трюк, как ты, нужно было обладать гораздо большим умом.
— Трюк? — Вэл нервно смотрит на меня, его грудь поднимается и опускается, пока я изучаю секатор, несколько раз открывая и закрывая его, словно проверяя, правильно ли он работает.
Затем я отделяю его мизинец от ручки кресла и помещаю его между лопатками.
— Хорошо! Хорошо! Я передавал информацию Живодеру! — Кричит он, полностью утратив свою браваду.
— И как долго? — Резко спрашивает Петр.
— Черт, я не знаю. Годы? — В тоне Вэла слышится раздражение, словно срок не имеет значения.
И когда ножницы защелкиваются, он издает пронзительный крик.
— Это ты устроил ловушку в поместье Михаила? Это ты дал Максу плохую информацию, которая привела к гибели Ефрема и половины наших гребаных людей? — Петр давит на него, пока Вэл неистово бьется в своих путах.
Вопрос заставляет его замереть, и он смотрит на моего пахана с новым ужасом, понимая, к чему ведет этот допрос. По его виску стекает струйка пота — несомненно, это сочетание страха и агонии.
С холодной отстраненностью я отделяю его безымянный палец и помещаю его между лезвиями ножниц. На этот раз мне не нужно ждать.
— Черт, черт! Да! — Вопит Вэл, ерзая на стуле, пока его отрезанный палец катится по земле.
— На твоем месте я бы начал отвечать быстрее, — предлагаю я, прежде чем поместить его средний палец между лезвиями.
— Пожалуйста, я расскажу вам все, что угодно, — умоляет Вэл, опускаясь в кресло, и начинает рыдать.
— Девушки, которых мы забрали у Михаила, те, кого мы поклялись защищать, ты участвовал в заговоре с целью их похищения? — Спрашиваю я, вклиниваясь в разговор.
Это единственный вопрос, на который мне нужно знать ответ, потому что меня мучает мысль о том, что я не смог защитить этих девочек три года назад. Сейчас все они разлетелись по гнездам и живут дальше. Они счастливы. Но я не могу быть счастлив, потому что единственный шанс обрести счастье исчез вместе с Мэл. Все, что у меня осталось, это годы горечи и обиды, которые я намерен выместить на Вэле, независимо от того, кто в этом виноват.
На лице Вэла мелькает растерянность, словно он забыл, что их чуть не продали в рабство. Затем он тяжело сглатывает, словно больше боится отвечать на мой вопрос,
