вино и напитки в баре тоже прекрасны. Внезапно он заходится в смехе.
Хильда поворачивает голову и смотрит на него. Ее глаза блестят в темноте.
– Ты чего? – спрашивает она.
– Ничего.
– Нет, скажи.
– Я просто вспомнил, что в последний раз видел тебя полуголой, когда ты убиралась в доме моей сестры.
Хильда секундочку молчит. А потом тоже начинает смеяться. Они хохочут вместе, а потом Расмус поворачивает голову, и их губы оказываются всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Он чувствует ее дыхание на своей коже. А потом целует ее.
Глава 29
Флоренция, 1996
Она лежит на полу кухни в крохотной квартирке в двадцати минутах езды от Флоренции. Дышит быстро и прерывисто. Хватая ртом воздух. Словно золотая рыбка, выброшенная на берег. Из-за того, что она так много плакала, раскалывается голова. Щека прижата к холодным плиткам пола. Все вокруг холодное.
Стояла невыносимая итальянская жара, хотя был уже ноябрь. Днем до сих пор, если светит солнце, можно пить капучино за столиком кафе под открытым небом. Но вот ночи стали холодными. Особенно в этой старенькой квартирке. Где нет ни изоляции, ни отопления. А в последнее время даже горячей воды. Помывшись, ей приходится пулей мчаться в спальню и нырять под одеяло, только чтобы до смерти не околеть.
Она лежит здесь уже час. С трудом понимая, как будет вставать. Словно ее тело потеряло способность двигаться.
Она поглядывает на приоткрытую дверцу духовки. Какое-то время назад она раздумывала, не разжечь ли духовку, чтобы немного согреть квартиру, но усталость сковала ее. Теперь же она садится в позе портного, включает газ и зажигает спичку.
Однако газ пахнет так соблазнительно, что она не способна сунуть горящую спичку в плиту. Она слышит, как шипит газ. Что случится, если она на какое-то время оставит его включенным? Сколько газа наберется в кухне? Сможет ли она тогда зажечь сигарету или же вся кухня взлетит на воздух? Интересная мысль. И тогда она сгорит. Наверное, так было бы лучше всего…
Нет, думает она следом и качает головой. Нет и нет. Она не сгорит. Во-первых, это больно, а во‑вторых, огонь перекинется на остальную часть дома и следом на весь пригород. Это было бы в ее стиле. Одно самоубийство повлекло за собой смерть трехсот тысяч жителей Флоренции. Если только редакция газеты не сгорит вместе с ними.
Она выключает газ и задувает спичку.
Смотрит в потолок, на зловещую паутину из трещин. Теперь она одна. Совсем одна.
Как она дошла до жизни такой.
Маттео ушел и больше не вернется. Какое-то время она верила, что сможет заставить его передумать. Как стыдно. Как она могла так думать? Но это говорила не она. А ее отчаяние. Ее разбитое сердце. Ее мечты и надежды. Но это, конечно же, не помогло. Всего три часа назад он забрал свои последние вещи. Сумки с одеждой, книгами и сиди-дисками. И ушел.
А она осталась одна в этой холодной кухне, в квартире, чей срок аренды истекает через два месяца. У нее почти нет денег. Деньги были у него. Но теперь они принадлежат ему и его новой девушке. Итальянской девушке. Должно быть, она самая красивая женщина на земле. Элегантная. Сексуальная. Такую никогда не бросят.
У которой есть все, чего нет у нее.
Всего четыре месяца назад они приземлились во Флоренции. И поселились в этой квартире. Маттео начал учиться, она – искать работу. У него дела шли лучше. Он оказался в группе, где немедленно обзавелся приятелями, с которыми стал проводить все свободное время. Ее вначале тоже приглашали, но скоро она сама стала уходить оттуда. Она должна была все понять уже тогда, но не сделала этого. Она была такой наивной.
А теперь она одна. На стене висит телефон, но кому звонить, она не знает. Маме с папой? Ни за что. А с подругами она не разговаривала с тех самых пор, как покинула родной город. У нее, конечно, есть кузина, Флора. Но чем та может помочь ей с другого конца света?
Она смотрит на часы. Скоро девять часов вечера, и живот вопит от голода. Утром она проглотила один круассан и с тех пор больше ничего не ела. Она могла бы спуститься в тратторию на углу и заказать cacio e pepe – пасту со сливками, пармезаном и свежим молотым черным перцем. Это самое дешевое блюдо в их меню. Десять тысяч итальянских лир, но для нее даже это слишком много, особенно теперь, когда ей предстоит справляться со всем самостоятельно.
Она ходила на многие собеседования, но никто не захотел взять ее на работу. У нее мало опыта. И недостаточно хорошее владение итальянским языком. Please, I am cheap [19], умоляла она. Ей было неважно, кем работать – уборщицей, гардеробщицей или официанткой. Но это не помогло. Она по-прежнему безработная. Безработная, нищая и одинокая.
Она встает с пола. Вытирает опухшие от слез глаза и обводит взглядом кухню. Подходит к окну и распахивает его настежь. И не важно, что так станет еще холоднее – ей необходимо увидеть и услышать реальный мир. Чтобы больше не чувствовать себя такой одинокой.
Холодный ветер бьет из распахнутого окна ей в лицо. Она делает глубокий вдох. Осенний воздух наполняет легкие. На ум приходит виденная где-то цитата. Я дышу – значит, живу. Так оно и есть. Она дышит. А значит, живет. Где-то в отдалении слышна музыка. Она сглатывает, ощущая солоноватый вкус. Слезы.
Она входит в гостиную. Все ли забрал Маттео? Она включает магнитофон и открывает отделение для дисков. Смотрит на полки из темного дерева. Несколько дисков он оставил, из тех, что ему не особенно нравятся: саундтреки к мюзиклу «Эвита», Майкл Джексон, Аланис Мориссетт. И ее фаворит – альбом «Now in a minute» Донны Льюис.
Она вставляет диск в магнитофон и включает любимую композицию. Песня, которую в последний год крутили по всей Европе. «I love you always forever». Я люблю тебя навек. И хриплый звонкий голос Донны Льюис начинает петь: «Feels like I’m standing in a timeless dream» [20].
Она прибавляет громкость и возвращается обратно на кухню. Распахивает дверцы всех шкафчиков. Вываливает все, что там лежит. Открывает холодильник и выгребает все с полок. Выкладывает все на маленький кухонный столик. На подоконнике стоит откупоренная бутылка «Монтепульчано д’Абруццо». Дешевое вино, которое они пили в тот вечер, когда Маттео рассказал ей о своей новой возлюбленной. В бутылке
