зануда?
Вместо того чтобы отправиться в душ, я несу контейнер в стационар и с грохотом ставлю на стойку перед Грантом:
– Держи.
Грант принюхивается и сужает глаза.
– В чем подвох?
– Никаких подвохов. Бери уже.
Он пододвигает контейнер к себе, снова нюхает и усмехается:
– Это ведь энчилады? Митч принес?
Раздраженно прижимаю руки к щекам, отчего мой рот, наверное, похож на воздушный шарик, который вот-вот лопнет, а потом тянусь к контейнеру.
– Не хочешь? Ладно. Белла! – зову я, но Грант останавливает меня и забирает энчилады.
– Хочу.
Отворачиваюсь, не говоря ни слова, но Грант не может удержаться от комментария:
– Не волнуйся, я обязательно скажу Митчу, что еда, которую он приготовил специально для тебя в день выписки, была очень вкусной!
– Делай что хочешь! – отвечаю я.
А что мне еще остается? Я сама загнала себя в угол. Не могу же я отобрать у Гранта контейнер, который минуту назад заставила взять? Пусть и очень хочется…
Почему я все усложняю? Когда моя жизнь стала такой запутанной? Будто из нее во все стороны торчат нитки, которые мне рано или поздно придется вшить обратно.
Я вытаскиваю из кармана телефон и пишу Мэйси:
«Привет. Прости, выдались напряженные деньки. Не хочешь в ближайшее время посмотреть несколько квартир? У тебя есть что-нибудь на примете?»
Отправляю сообщение. Проблема не решена, но я по крайней мере сделала шаг в нужном направлении и мне стало легче. Я постепенно разберусь со всем, что мешает мне сосредоточиться. Мои отношения с мамой становятся все более сложными. Я долгое время думала, что это такая форма любви. Форма заботы. Но нет. У моей мамы проблемы, ей надо обратиться за помощью. Она переживает за себя, но не за меня. Не знаю, любит она меня или ненавидит, но уверена: она ненавидит свою жизнь, какой она стала из-за меня. Пусть даже я и не виновата. Давно это понимаю, но не хотела смотреть правде в глаза.
Больше терпеть невозможно. Интересно, почему вообще считала себя обязанной это делать? Это моя жизнь. Я страдала достаточно.
Теперь я съезжаю. Найду спокойное место. Мама мне не нужна, ее любовь и одобрение – тоже. В любом случае от нее я не дождусь ни того ни другого.
Этим решением будто подвожу черту. Я чувствую себя лучше, чем ожидала, поэтому хватаюсь за другую торчащую из моей жизни ниточку и пишу еще одно сообщение:
«Ты что, спятил? Тебя только что выписали. Таскаться с едой в больницу? Лежи и не докучай мне».
Через несколько секунд телефон вибрирует. Новое сообщение от Митча. Как предсказуемо.
«Не за что, querida».
– А-а-а-а! – с раздражением рычу, швырнув телефон в шкафчик и собираюсь наконец пойти в душ. Возможно, от этой торчащей нитки легче всего избавиться. Чистый разрез. Простая операция.
Чик! – и все.
Прижимаюсь лбом к шкафчику и тихо чертыхаюсь.
Как объяснить Митчу, что мне даже смотреть на него больно?
Глава 16. Митч
Уже вечер. Первый за долгое время, который провожу в своей квартире. Те же четыре стены, только я другой.
Я сходил за покупками, приготовил еду, тайком принес ее Сьерре, поговорил по телефону с мамой и прибрался. Правда, ничто из этого не смогло меня надолго отвлечь или приободрить.
Мои глаза кажутся темнее обычного, лицо – уже, линия рта – напряженнее. Я стою в ванной целую вечность и смотрю в зеркало, напоминая себе, что не собирался делать этого до завтра. Однако я здесь, изучаю свое отражение, пытаюсь собраться, чтобы снять рубашку, джинсы и компрессионную одежду и осмотреть себя. С головы до ног. Каждый шрам, каждое покраснение, каждый участок кожи.
В конце концов, я больше не в больничной палате со специальной вентиляцией и температурой, не прикован к кровати. Мне больше не надо менять бинты каждые один-два часа. Со временем повязок станет меньше, раны заживут. Пусть я с трудом в это верю.
– Давай, начни уже, – говорю себе и, стиснув зубы, отстраняюсь от раковины, на которую опираюсь. Снимаю рубашку, медленно и неловко. Хотя раны заживают хорошо, состояние моей кожи оставляет желать лучшего. Чем дольше я тут стою, тем больше сомневаюсь. Не думай об этом… и продолжай.
Рубашка падает на пол, и на меня из зеркала смотрит парень в бежевом компрессионном белье. Грудь вздымается как после марафона.
Меня бросает в пот. Желудок сворачивается в узел. Пальцы дрожат, расстегивая белье. Взгляд падает на покрасневшую кожу. Я могу с этим справиться. Наблюдаю за своими движениями в зеркале – представляя, что вижу не себя, а кого-то другого. Сдвинув ткань до локтя, опускаю взгляд на полностью обнаженное плечо.
Чувствую, как бьется сердце. Дрожь усиливается.
Как мне сказали при выписке, во многих местах краснота уже сошла, а участки, на которых были ожоги первой степени, зажили. А вот те места, где ожоги серьезнее, – еще нет, и там остались шрамы. На плече, на груди слева, особенно много на бедре.
Но до них я не доберусь. Стоит мне увидеть первый шрам, легкую выпуклость, которую он образует, я зажмуриваюсь и не могу продолжать.
Больше всего мне хочется снова надеть компрессионное белье и обо всем забыть, но это невозможно. Завтра нужно принять душ и нанести крем. И тогда мне придется переодеться.
Я проглатываю тошноту и раздеваюсь. Никуда не смотрю. Двигаюсь как в трансе. И когда стою голый в ванной, чувствую себя как никогда уязвимым.
Умываюсь и, глядя на светлую плитку на стене, касаюсь левого плеча. Медленно, едва касаясь кожи, веду рукой вниз.
Даже не видя шрамы, знаю, что они есть.
Что они никогда не исчезнут.
Я чувствую их.
Каждый шрам.
Каждую неровность.
Десятки ночных кошмаров, увековеченных у меня на коже…
Глава 17. Сьерра
На следующий день перед моим шкафчиком стоял контейнер с тако и кесадильями, потом – тортильи с сыром и сальсой, чили, фахитас, буррито… Это продолжалось почти неделю. Я все раздала. Ладно, признаюсь: кое-что попробовала. Оказалось очень вкусно.
Как бы то ни было, сегодня среда и перед шкафчиком ничего нет. Это беспокоит меня больше, чем ожидала. Но… разве это не странно? Может, контейнер появится позже? Или Митч решил, что с него хватит? Голова раскалывается от вопросов.
– Вы хорошо себя чувствуете, доктор Харрис? – интересуется миссис Декер, обеспокоенно глядя на меня с больничной койки. Миссис Декер уже шестьдесят, она выглядит не старше сорока. Как ей только
