народ боится наказания, то и преступлений меньше. Хватит миндальничать. Убил – казнить, педофил – кастрировать. У нескольких отрежем – остальным неповадно будет!
Со всех сторон в зале раздались громкие хлопки.
– Государство не может брать на себя обязанности Бога, – подошла к трибуне худосочная дама в очках. – Уровень судебных ошибок очень высок. Когда стали возможны анализы ДНК, то в Америке 99 преступников были признаны невиновными в преступлениях, за которые они отсидели.
Петр наклонился к Ивану Даниловичу уточнить незнакомое слово. Затем, поняв ответ, закивал.
– А знаете, кто основал Оптину Пустынь? Разбойник Опта, который совершил много страшных преступлений, но по милости Божьей пришел к покаянию.
– А при советской власти смертников посылали на урановые рудники, – встав в проходе, сказал Евгений Леонидович. – Я считаю это правильным. Пусть работают, где опасно. Новые лекарства, к примеру, испытывают. Хоть польза будет. А то вера – она тоже разная бывает. Вон террористов убеждают, что если много неверных на тот свет с собой прихватят, то им рай обеспечен.
Депутаты повскакали с мест и заговорили все сразу. Председателю пришлось несколько раз призвать их к порядку.
– Ну все, я думаю, достаточно высказываний, – сказал он. – Предлагаю всем голосовать. На табло вы видите резолюцию. Кто считает, что необходимо продлить мораторий на смертную казнь, прошу голосовать. Кто против, кто воздержался.
Нажав кнопку на своем месте, депутаты стали перемещаться по залу и нажимать на соседних местах и даже в других рядах.
– Почто не угомонятся. Выбирают, где присесть? – не понимал их действий Петр.
– Да нет, – замялся Иван Данилович, – они голосуют за тех, кого нет в зале. Если присутствующие этого не сделают, то не будет достаточного количества голосов для принятия решения.
– Вот сукины дети! – хлопнул себя по коленке Петр. – Свои головы подставлять не желают, товарищей просят! А что ж сами-то?
– Заняты очень…
– Коли по такому делу не явились, то и по-другому продадут! Нет, не утерплю.
Петр встал и прошел к трибуне. Оглядев сидящих перед собой, крякнул.
– Эх, не тех сей час бить буду! Ну да ничего! Мню, дойдет мое слово! Мальчонкой бывал я у батюшки моего Алексея Михайловича на думных сидениях. Хоть и было мне четыре года всего, помню, как бояре на тех сидениях зевали в бороду, а кто, кустистыми бровями завесясь, и соснуть норовил. Опосля, при Федоре, брате моем сводном, тоже зрил. И как поездил по свету, переименовал я Боярскую думу в Сенат. Думал я сонливость русскую тряхнуть и европейский порядок учинить, – он обвел глазами зал. – Вы ныне Думой обзываетесь. За всю страну думаете, жизни миллионов людей от вас зависят. И что же зрю? Как блохи, скачете за товарищей своих, их дела вершите! Лодыри, о долге забыв, о животе своем пекутся, а вы того для – за них стараетесь. Не гоже то! И по сему указ ныне принят быть не может!
Депутаты стали переглядываться и переговариваться друг с другом.
– Как не может? Мы уже проголосовали. Большинством голосов отменить смертную казнь, – пытался убедить Петра председатель.
– Каким большинством? – захохотал Петр. – Тут и вполовину того количества нет. Дурью вы маетесь! Пошто спорили, коль решение заранее ведомо? Вижу, как супротив казней упираетесь! Боитесь, что грех попутает. Щелку себе оставляете, аль упросил кто?
Депутаты оскорблено загудели.
– Никто нас не просил! Мы высказываем свое мнение. Хватит уже, порубили голов.
– Не можете убивцев прикрывать по разумению своему. Когда отец вешал плетку в избе, дети его знали, что биты будут. Наказанья страшась, дурного не свершали. Вот ты про то, как я головы рубил и на колья сажал, упоминал, – обратился он к Евгению Леонидовичу, – верно, то было. Не горд я тем, но иного пути не ведал. Но коли ныне вы к отступлению путь расчищаете, то не верю я чистоте помыслов ваших. Господь на путь указует. А коли он зерна от плевел очищал, то и нам велено. По сему, покуда все свое слово не скажут, принять вам закон сей не дам! Расходитесь, и лодырям, что ныне не пришли, скажите, что коли не будут завтра, то и вовсе им здесь быть не к месту!
Что тут началось! Кто-то хлопал Петру. Кто-то смеялся, Евгений Леонидович подскочил к нему и выражал свое восхищение. Женщины не отрывали глаз от Петра. Председатель злился и указывал на регламент, кто-то звонил по мобильному и пересказывал, что произошло. Шум стоял невообразимый.
Через некоторое время зал заметно пополнился людьми. Это депутаты, которые, оставаясь в своих кабинетах, не присутствовали на заседании, появились и слушали пересказ произошедшего от своих коллег.
Монарх стоял, величественный и правый, отмахивавшийся от желавших пожать его руку. Петра возмущала бесцеремонность, с которой современные люди преступают неписаные границы. Он может судить, но не может быть судим. Он может жаловать, но не может быть пожалован. Он может хвалить, но не может быть похвален!
И поэтому его одинаково раздражали и ругань, и хвала.
В зал вошел глава Государственной думы Борис Смыслов. Он только что прибыл с совещания у Президента. Председатель позвонил в колокольчик, призывая всех к тишине.
– Давайте вернемся к сути вопроса. Я думаю, что теперь Петр Алексеевич будет удовлетворен количеством присутствующих.
Борис Смыслов подошел к Петру, чтобы выразить радость по поводу его присутствия на заседании.
«Искренен али нет?» – подумал Петр, а вслух пожурил:
– Непорядок у тебя, Борис Федорович. Пастуха нет, и стадо разбежалось. Дело больно сурьезно, негоже его на потехи менять.
– Не на потехе я был, Петр Алексеевич, – Борис Федорович, к собственному удивлению, стал оправдываться, – Президент вызывал, не мог отказать.
– Ну коли так, принимай хозяйство. С людьми ведь как – чуть голову повернул, не тот ветер задул, и поплыли не в ту сторону.
– Спасибо, Петр Алексеевич! Всегда вами восхищался, хоть и не всегда согласен был с вашими делами.
– Ну что ж, – хмыкнул Петр, – погляжу, соглашусь ли я с твоими.
Через некоторое время обсуждение возобновилось с новой силой. Вновь пришедшие яростно высказывали свою точку зрения.
Самодержец, слушая всех, выступать повторно не собирался. Но Борис Федорович попросил его сказать заключительное, перед голосованием, слово. Петр, тяжело поднявшись, прошел к трибуне.
– Вы не указ ныне принимаете. Судьба страны в ваших руках. Как приговорите, такую жизнь и выстроите. Хотите, чтоб детей ваших насиловали, убивали, голосуйте против казни. Пусть ироды всю жизнь на государственном пайке просидят. А террористы – по-вашему – и в мое время были. Старообрядцами звались. Заманивали верующих в храм и под молитву во славу Бога запаливали огонь, а сами в
