пролепетал старец.
— В скиту я была молодой и глупой, и позволила дурной кровушке улизнуть, — продолжала безумная купчиха. — Да ещё монах меня предал — столько лет знал о тебе, и молчал. Предал, хотя говорил: «Я буду вечно любить тебя, Глашенька». Мужики все одинаковые. Но теперь наше с матушкой дело будет завершено.
— Позвольте мне просто уйти. Клянусь, что в Зарайске вы меня больше не увидите, — взмолился Мартин.
— Ну нет. Чтобы я отказалась от дела жизни… Через несколько вздохов проклятие останется только со мной, а потом и я унесу его в могилу. Прощай, братец. Ты милый мальчик, но знакомство с тобой не принесло мне радости.
Щелкнул рычаг, стукнула тетива, воздух прорезал шелест болта… Вены Мартина вспучились, кровь принялась заворачиваться в омут. Принялась, а потом жалобно застонала, и в бессилии остановилась… На полу, пронзённая выстрелом Изота, лежала Аглая. Дротик вошел ей точно в висок.
— Неважные делишки, — сказал старец. — Парень, ты же хотел бежать? Так бежим.
— Но почему вы это сделали? — юноша, непонимающе смотрел то на своего спасителя, то на убитую сестру.
— Меня очень убедительно попросил отец Митрий.
* * *
Они отправились на конюшню и лихорадочно впрягли лошадей в кибитку. Мартин сел внутрь, а Изот — на облучок, возницу решили не брать. Важно было покинуть стены Зарайского острога, пока не поднялся шум из-за двух похожих убийств. И они успели. Повозка вырвалась на свободу и помчалась по московской дороге. Но когда беглецы добрались до ближайшего сельца Новосёлки, уже почти стемнело.
Двигаться дальше стало невозможно. Однако в том сельце у старца была знакомая вдовушка. Нестарая ещё бабёнка поставила в стойла их лошадей, приютила самих беглецов, накормила, и сама отправилась ночевать к снохе. Мартин облегчённо выдохнул. Ещё одного представления с чужими любовными утехами он бы не выдержал.
Старец и юноша не знали, ждать ли погони, но погасили свечи и легли. При этом было понятно: попытки заснуть бесполезны. Настроить себя на отдых после всех потрясений Мартин не мог. Изот тоже ворочался.
— Послушайте, старец, — не выдержал Мартин. — Объясните, зачем вы меня отправили в комнатку с секретом, и устроили всё это? Только не юлите больше, у меня нет сил разбирать интриги.
— Юлить не буду, в этом больше нет смысла. Теперь мы с тобой оба — висельники, если нас поймают, — обнадёжил дядя. — А по поводу тайного места… Дело в том, что наш талант особенно разгорается ввиду похотливого возбуждения. В этот момент его может осязать другой обладатель таких же способностей, а порой и обычный человек. Глаша, упокой Господь её душу, хотела знать наверняка, что ты действительно её брат и носитель дара.
— Но вы же копались у меня в голове, и без того всё знали, — не понимал Мартин.
— Я не стал её этого рассказывать.
— Опять интриги, — расстроился юноша. — Вы можете рассказать мне всё без утайки с самого начала? Сейчас для этого, кажется, самое время.
— Ладно, только обещай, что после моего рассказа ты внимательно выслушаешь одно предложение, и отправишься со мной в Москву.
— Насчёт Москвы не знаю, мне вообще нужно в Питербурх. Но предложение выслушаю. Это я вам обещаю.
— Тогда слушай. Суть нашей болезни (или таланта, или проклятия) составляет эманация — потоки умственной энергии, которые через возбуждение родовой крови становятся реальными, хотя и не видны. Они могут влиять на других людей — исцелять или наоборот — калечить. Всё зависит от силы таланта и умения им управлять. Не знаю, понятно ли я объясняю.
— Я стараюсь пробиться сквозь сложные слова… Ведь я по-прежнему сельский парень, хоть обучился грамоте и прочёл несколько книг, — признался юноша. — Скажите, а сколь распространены наши способности среди людей?
— О натуре эманации много говорится в схоластических трудах. Считается, что это Божественный дар блаженных. Но я наблюдал возможность обращать мысленную силу в материальность только у представителей нашей семьи. Причём у Глаши и наших с Иевом родителей этот талант проявлялся слабо. У меня — чуть сильнее, а твой отец был очень одарён, и к тому же занимался развитием своих способностей. Что касается гистории проклятия нашего рода, то на сей счёт есть одна легенда.
* * *
— Говорят, что княгиня Евпраксия Зарайская не прыгала от ордынцев на заразские камни, — продолжал Изот. — Ведь она с рождения была христианкой, а самоубийство — страшный грех, даже если ты спасаешься от лютых мучений. На самом деле она сдалась Батыю. Но проявила в плену такую непокорность, что верховный хан приказал умертвить её младенца, а саму княгиню отдать на потеху монгольским воинам.
После этого Евпраксию взял в наложницы один из темников Батыя — бухарец Дервиш-хан. Он был могучим чародеем и убивал врагов одним взглядом. Пленная княгиня понесла от того бухарца, но умерла в родах. А младенец — девочка — осталась жива. Монгольское войско как раз уходило из рязанских земель, и малютку отдали на воспитание в одну из деревень под Коломной.
Княжеские и бухарские посланцы потом искали её, но не нашли — слишком уж бурными были те годы. Меж тем девочка выросла и ощутила в себе необычайные способности. Но испугалась, что её сочтут ведьмой, и никому открывать их не стала.
Так и передавалась тайна чародейской крови от отца к сыну, от матери к дочери. При этом проявилась одна странность — талант не давал себя распылять. В каждом поколении оставались всего один-два его носителя. Остальные умирали в детстве. И в семье уверились, что имеют дело с проклятием — дурной наследственностью. С другой стороны, «проклятие» не позволяло роду исчезнуть на протяжении почти пяти столетий.
— Да, я слышал, как застонала кровь, когда умерла Аглая, — вспомнил Мартин.
— Тайна оставалась внутри семьи до тех пор, пока измученный своими способностями Иев не отправился на богомолье в Солотчинский монастырь и не встретил там молодого учёного-схоластика, — рассказывал дальше старец. — Тот за свои грехи был сослан в обитель патриархом Адрианом40. Учёный, постриженный в монахи, как раз занимался природой эманаций, и необычный богомолец стал для него находкой. Иев открыл схоластику семейную легенду, и они вместе решили посетить Бухару. Чтобы найти там потомков Дервиш-хан и расспросить у них, как управлять непокорным даром.
— Обычный крестьянин и обычный монах просто так поехали на другой конец света? — перебил Мартин, не поверивший в правдивость рассказа. — Я недавно разговаривал с одним бухарцем. И тот утверждал, что его родина невероятно далеко.
— Ну, монах был не совсем обычным, — уточнил старец. — Он пришел в Москву с Ивановских болот, и считался
