боевых братьев — настоящих, точно таких же, какие были у благоверного великого князя Димитрия Донского. Два патча были прикреплены к его бронежилету на груди: образ Спаса Нерукотворного и лик Димитрия Донского. Перед заданием он всегда закрывал глаза, что-то тихо произносил, крестился, поворачивался к парням, улыбался и уходил в бой.
Главное, что сформировала в нем улица, это желание жить, подвижность и отсутствие лени. Любая свободная минута у него проходила с пользой: пока все отдыхали, отрабатывал местность. Он легко и естественно налаживал контакты с местными жителями, свободно находил с ними общий язык. Люди передавали Володе много разной информации. Он аккуратно фиксировал ее в блокноте. У него всегда был наготове остро заточенный красный карандаш — для выделения наиболее существенного, срочного и важного. Потом, по возвращении в расположение, Володя уединялся и анализировал все собранное — личные наблюдения, данные от контактов, собственные выводы. Затем составлял рапорт, все в нем было кратко и по делу.
За то, что он добывал важные сведения, его ценили и неоднократно награждали. Почти всегда такая работа была связана с риском для жизни, но он делал ее легко, без надрыва, с улыбкой. Было видно, что в военной профессии он нашел себя и был искренне счастлив. При этом местные на него никогда не жаловались — всегда учтив, искал, кому и чем помочь, сразу понимал, в чем нуждается тот или иной человек. Вот, например, Володя дважды отпрашивался в краткосрочный отпуск, и оказалось, что ездил-то он купить лекарства для старичков из соседних хуторов!
* * *
Особенно Володя сдружился с пожилым историком, который до пенсии преподавал в одном из киевских университетов. Многочисленные ученики не забывали старика — писали ему, советовались, делились мыслями и переживаниями. Среди них были и те, кого мобилизовали и отправили в ВСУ. А старый преподаватель, надо сказать, оказался человеком глубоким, хорошо понимающим, что происходит на Украине. Во многом он старался найти параллели из прошлого. О многом историк имел суждение, только поделиться было не с кем. Тут и появился Володя — хотя и знающий историю неважнецки, но крайне заинтересованный в теме и потому оказавшийся благодарным слушателем.
А еще университетский преподаватель, общаясь со своими украинскими учениками, узнавал много важных деталей о том, что происходит в тылу, как идет мобилизация, где расположены военные объекты, кто где служит, в каких подразделениях. Это была ценная информация. Пересказывая все Владимиру, старик чувствовал внутренний подъем — видимо, понимал, что это реальная помощь русским. Многое делал даже сверх того, что требовалось.
Вот что однажды произошло… Батальон одного из учеников держал укрепление напротив полка, в котором служил Володя, а посередине располагался ничейный хутор — настоящая серая зона, куда могли зайти и российские войска, и украинские. В воздухе висели коптеры укронацистов, и их количество росло с каждым днем — они будто размножались, как вирусы во время эпидемии. Но пока все обходилось.
Отто Галушка — так звали хлопца, ученика историка — пообещал зайти к нему в гости: навестить, принести поесть. «Зачем это он вдруг решил сам прийти? Может, приметил давно, что наши периодически заходят», — учитель сразу почувствовал неладное. Сообщить об этом Володе у старичка не было возможности, и он, нервничая, быстрым шагом ходил от стены к стене большой комнаты своего деревенского дома. Ждать пришлось недолго. Радостный Отто зашел в дом. С ним приехали несколько бойцов на бронированной машине, заходить не стали. Распределились по двору, каждый принялся делать что-то свое. Осматривали сараи, что-то копали вокруг забора, проверяли соседние, преимущественно пустующие дома. Отто как ни в чем не бывало раскладывал перед хозяином угощение: тушенку, шоколад, черный хлеб. Все было немецким. Историк улыбнулся и почему-то в голове зазвучала немецкая речь из знакомых с детства фильмов про фашистов. «Даже набор такой же принес. Улыбается, лис, — все же понятно! Вынюхивать пришел! Ну ладно, помирать так героем!» — принял решение и сам себя подбодрил пожилой мужчина.
— Да вы не беспокойтесь, я просто так заехал, — Отто заметил волнение своего преподавателя и стал оправдываться. — Не переживайте, мне же тоже тоскливо. Фронт тяжелый, холодный, но благо я привычный. Уж всего навидался. Особенно в Сирии. Ой, так вы же не знаете! Помните, я после учебы пропал? Так это меня позвали на интересную работу. Пришлось исчезнуть. Меня отобрали в военную разведку, направили на подготовку, потом практика, специализации, и понеслось. Сначала Африка, потом Ближний Восток, разные учебные центры натовские. Насмотрелся я там на проклятых москалей — везде лезут: то чевэкашники их, то регулярные войска, особенно эсэсо — они вездесущие, доставят тебе проблем, где бы ты ни находился. И вот теперь, видите, нашу с вами святую землю пришли топтать, фашисты! Согласны?! — неожиданно он повысил голос, вывернув разговор на неуместный и уж слишком примитивный вопрос.
— Нет. Не согласен. И могу объяснить почему, — негромко, но твердо проговорил историк.
— Ой надо же, и почему? — Отто отклонился на табуретке и рассмеялся.
— Ну слушай. Я учил вас на русском языке. Ты даже сейчас задаешь мне вопросы по-русски. Ты, Отто, талантливый парень, умный, ты не можешь не понимать, что у нас произошло в две тысячи четырнадцатом. И как издевались над нашей страной все годы до того. Ты же разведчик. Ты видишь, кто пришел к власти. И я даже спрашивать тебя не буду про то, как ты относишься к тому, как интерпретировали нашу историю. Знаю, ты прекрасно осознаёшь происходящее. Смотри, тут до Макеевки рукой подать, до Донецка рядом совсем. Сколько туда — а это значит, и по детям — наши хлопчики выпустили снарядов? Ты возразишь, что я тебе штампами отвечаю, но не всегда простота рассуждений подменяет реальность. Часто, напротив, в таких словах ты получишь отражение подлинной жизни. Сколько атошники — а среди них много моих учеников, и ты их знаешь — убили мирных! Зачем? За что?! «Сепары», говоришь? А ты хоть знаешь, — тут учитель поднялся, сжав кулаки, — знаешь, как моя Мария Васильевна погибла?
Отто оторвал взгляд от точки на полу, куда он отрешенно смотрел.
— А что с ней?
— А вот то! Она пошла за мамой своей в поле — та корову пасла недалеко от дома, принесла ей молока да хлеба. Сидели, болтали, на закат смотрели. А тут прилетел ваш квадрокоптер и сбросил им на голову гранату. Ладно бы погибли сразу. Мария Васильевна с развороченными внутренностями и перебитыми ногами лежала больше двух часов и смотрела, как ее мама
