«кэптэн». Близким друзьям дозволяется.
– Ого, я уже попала в близкие… Так что? Почему здесь, а не в роще, как договаривались?
– Ради твоей же безопасности, – доверительно пояснил я. – В роще относительно безлюдно, но именно относительно. Кто-нибудь мог бы нас заметить. Зачем тебе потом отвечать на лишние вопросы? А так даже твоя мать ничего не заподозрит. Все чисто, без свидетелей. Задержка на блокпосте – обычное дело, случается.
– Ну, если ради моей безопасности, тогда конечно… – протянула она, сделав особое ударение на слове «моей».
Мы смотрели друг на друга, как смотрят на неприятельскую крепость, переводя взгляд с бастиона на бастион, оценивая прочность ворот, прикидывая высоту стен и выискивая просчеты в системе обороны. Мы не верили ни одному слову друг друга. Мы ждали от противника подвоха и при этом сами готовили подкопы, не слишком надеясь, что они останутся незамеченными. Но при этом… при этом между нами висело какое-то невидимое, но физически ощутимое поле непонятной природы – назову его электромагнитным, за неимением иного определения. «Электро» – из-за потрескивающего нервными разрядами взаимного напряжения; «магнитным» – из-за несомненной тяги, которая влекла меня к ней, и беспокоила, и страшила.
Я задавался вопросом, испытывает ли она такое же чувство, и не знал, какой ответ покажется мне предпочтительным. И если первая – крепость против крепости – ипостась наших отношений действительно напоминала поединок с врагом, то вторая – электромагнитная – больше походила на танго, на череду танцевальных шагов и движений – сближающих, отталкивающих, зовущих и отвергающих одновременно. Почему это случилось именно со мной? Я всегда ограничивал отношения с женщинами чисто физиологической механикой, и это вполне устраивало обе стороны процесса. Чем же меня зацепила черноволосая сестра Джамиля Шхаде? И чем я зацепил ее?
Думаю, дело тут в смерти. Между нами стояла смерть – весьма вероятная для нас обоих. Лейлу готовились зарезать ради чести семьи, и единственным шансом на спасительное искупление ей представлялась моя голова на блюде; я же затеял смертельно опасную игру, которая вполне могла привести меня в какой-нибудь деревенский подвал, на стул перед видеокамерой, добросовестно фиксирующей процесс отрезания моей головы, дабы Лейле было что положить на вышеупомянутое блюдо в подарок любимому братцу. Исход нашей игры формулировался предельно просто: либо я, либо она. Неуспех Лейлы означал ее смерть; успех Лейлы – мою.
Обычно людей сводит вместе любовь, но только не в нашем случае. Нашей сводней была смерть собственной персоной. Должен сказать, что до встречи с сестрой Джамиля я никогда не думал о смерти, хотя по характеру своей службы видел ее неоднократно. Мысли о смерти принадлежали той части моего существа, которую я с самого раннего детства называл скукой и глушил играми, программированием, учебой, работой. Неужели то, что я принимал за скуку, и было голосом смерти? Неужели звуки души оттого и страшны человеку, что в них явственно различим этот невозможный, неприемлемый для бренного тела голос? Ведь первое, что приходит на ум при столкновении с бессмертием, это сознание собственной смертности. Неудивительно, что бессмертная душа – если она существует – так пугает тело, которому она одолжена на очень короткое время…
– Лейла, у нас не так много времени, – сказал я. – Твоя мать уже наверняка подняла на ноги администрацию Арафата, а оттуда вовсю звонят в канцелярию премьера. Что ты хотела мне сказать?
– Что я готова.
В ее черных глазах вспыхнул и погас смех. Она вообще держалась очень уверенно, и эта уверенность была лучшим доказательством того, что Лейла действует с чьего-то разрешения, с чьей-то поддержкой, под чьим-то руководством. Одинокое загнанное в угол существо ведет себя совершенно иначе.
Я вздохнул:
– Готова к чему? Ты не могла бы выражаться яснее?
Она пожала плечами:
– Насколько мне помнится, ты сам предложил помочь с переводом из Сорбонны в Иерусалимский универ. Что для этого требуется?
К этому вопросу я подготовился заранее.
– Вот список документов. Кроме того, ты должна переехать в город, официально поменять место жительства на время учебы. Твоя мать может снять квартиру?
– Не понадобится. Я буду жить у родственников.
– Прекрасно. Когда все будет готово, позвони мне, я сообщу, к кому обратиться. Спрячь бумаги, чтобы мать не заметила.
– Зачем? – удивилась она и тут же опомнилась: – Ах да, верно.
«А мадам-то тоже в курсе, – думал я, пока девушка старательно складывала листок и запихивала его под блузку. – Вот так так. Просто не террор, а семейный бизнес. Не исключено, что после похищения они планировали провезти меня через блокпост в багажнике все того же маменькиного «мерседеса». Интересно только, живым или мертвым… Игра с нулевой суммой: либо я, либо она».
Зазвонил внутренний телефон: дежурная известила, что не может и дальше задерживать госпожу Шхаде.
– Нет проблем, выпускай через три минуты, – согласился я и повернулся к Лейле. – Пора, красавица. Скажешь матери, что спрашивали о брате. Когда последний раз был дома, где он сейчас, как с ним связаться… Она поверит: ей задавали те же вопросы. Иди, «мерседес» ждет.
Она поднялась, при этом одарив меня странным взглядом. Похоже, нам обоим не очень-то хотелось расставаться.
– Ты действительно думаешь, что я красавица? Или это тоже вранье, как и все, что мы говорим друг другу?
– А то ты сама не видишь, – усмехнулся я. – Мадемуазель достаточно умна, чтобы отличить правду от лжи.
Лейла рассмеялась:
– Ой-ой-ой. Сначала красавица, а теперь еще и умная. Оставь хоть немного комплиментов до следующей встречи.
– С чего ты взяла, что будет следующая встреча?
Она удивленно подняла черные брови:
– А что, не будет? – вгляделась в меня и рассмеялась: – Будет, куда ты денешься…
– Иди! – рявкнул я.
– Ух какой страшный…
Она изобразила комический испуг и выскользнула за дверь, оставив в комнате запах своих духов и смятение моего сердца. Я повернулся к мониторам. Вот Лейла после небольшой задержки, вызванной необходимостью вернуть во владение отнятые при входе сумочку и мобильник, выходит наружу. Вот она приостанавливается, оглядывая стоянку в поисках машины, вот идет к белому «мерседесу». Вот из другого барака выскакивает кипящая от возмущения мадам Шхаде; она тоже спешит к своему авто, потрясая сжатым кулаком и щедро рассыпая неслышные мне, но наверняка ужасные угрозы и проклятия. Вот «мерседес» трогается с места и величественно выруливает со стоянки в сторону Иерусалима.
Наверно, на этом этапе мать и дочь могли с уверенностью счесть свою оперативную задачу выполненной. Зато для нас операция только начиналась. Я не сомневался, что жучки, вставленные моими ребятами в телефоны Лейлы и мадам Шхаде, долго не продержатся. Скорее всего, узнав о непредвиденной задержке на
