суета, готовятся к перебазированию на аэродром Миллерово.
— Приказ из штаба армии: остановить немецкие танки любой ценой! Заправляйтесь, цепляйте бомбы — и в бой! — приказывает подполковник Пивенштейн. — Возьмите по две ФАБ-250 на внешние подвески и одну ФАБ-100 на внутреннюю. Все равно вывезти их не сможем, слишком тяжелые, придется взрывать.
— Лучше две «сотки», чтобы центровку не нарушить, — подсказываю я. — Лететь меньше десяти минут, сдюжим.
— Так близко⁈ — восклицает он.
Мы молчим.
— Больше шестисот килограмм нельзя, — напоминает командир полка, а потом машет рукой: — Ладно, берите две, но без РС-сов!
Я иду в землянку, собираю свое нехитрое барахлишко.
Во время заправки топливом все остальные работы на самолете запрещены, а сейчас на это забили. Полные баки заливают двадцать пять минут. Ждать так долго некогда, много другой работы по перебазированию. Оружейники, объезжая топливозаправщик, подвозят на специальных тележках и цепляют нам бомбы: сперва две ФАБ-100 на подвески в бомбоотсеках, потом ФАБ-250 на внешние, потому что такие большие внутрь не влезают. Дима Баштырев заканчивает укладу пулеметных лент.
— Готово, командир! — докладывает он и идет помогать с бомбами.
Я заталкиваю свой сидор с барахлом под сиденье. В кабине жарко, даже с открытым фонарем. Спрыгиваю на землю, подхожу к Армену Айриеву и Яше Горбулько, которые курят метрах в тридцати от самолетов.
— Лучше подняться хотя бы метров на шестьсот и оттуда скинуть в пикировании под углом тридцать градусов, — подсказываю я.
На бомбах взрыватели мгновенного действия, без замедления на двадцать две секунды, потому что техника успеет отъехать, а взрывная волна будет неслабой, нас зацепит, но, чем выше поднимемся, тем заметнее станем немецким истребителям и дольше будем находиться в зоне поражения зениток.
— Можно и выше, — предлагает лейтенант Горбулько, который будет лететь последним и получит больше всех.
— На месте решим, — произносит командир эскадрильи, нервно затягиваясь папиросой.
Мы опять выходим на ту же колонну немецкой техники. Она продвинулась вперед километров на десять от того места, где в первый раз попала под нашу раздачу. Истребителей противника в небе не видно. Наверное, не поспевают за наступлением сухопутных войск, поэтому мы пикируем с высоты семьсот пятьдесят метров, роняем сразу все тяжеленные бомбы и, медленно выравниваясь, летим дальше. После взрыва каждой «двухсотпятидесятки» самолет догоняет взрывная волна, основательно тряхнув его, но каждая следующая всё мягче. Делаем разворот, снижаемся ниже и добавляем из пушек и пулеметов. На это раз бомбы нанесли больше ущерба: и легли точнее, и заряд в два с половиной раза мощнее. В радиусе несколько десятков метров от каждой большой, черной, еще дымящейся воронки танки горели, или стояли без башни, или лежали на боку, а еще поражение осколками и разошедшиеся сварные швы.
По прилету на аэродроме заправляемся по-быстрому в третий раз. Раньше редко когда делали больше одного вылета в день. Летчики устают сильно, и самолеты получали повреждения. Сегодня на дырки от зенитных снарядов никто не обращает внимание. Можешь лететь — бомби.
— Возвращайтесь сразу на аэродром Миллерово, — приказывает командир полка. — Через несколько минут мы выезжаем туда.
В третий вылет сбрасываем бомбы с высоты пятьсот пятьдесят метров, потому что над нами крутят карусель наши и немецкие истребители. Отбомбившись, опускаемся на высоту сто метров, прочесываем колонну пушками и переходим на бреющий, маневрируя влево-вправо. Обзора назад нет, что там творится, не знаешь. Может быть, уже завалили Горбулько и сейчас примутся за тебя. Только отлетев километров на пятьдесят от места бомбежки, набираем потихоньку высоту, летим в Миллерово.
Там «воздушная пробка»: в воздухе кружат истребители «Лагг-3», дожидаясь, когда взлетят пикирующие бомбардировщики «Пе-2». Мы нарезаем два круга, после чего на вышке поднимают белый флаг, давая добро на посадку. Садимся втроем. В начале взлетной полосы сигнальщик с двумя белыми флагами показывает нам, где встать.
Двенадцатый боевой вылет закончен. Последние четыре со «сталинским нарядом». Сверлю дырку в гимнастерке под еще одну награду и расширяю карман под премию в тысячу рублей. Губу закатывать не собираюсь.
33
Немцы рвут нашу обороны, как Тузик тапки. Пятьсот третий штурмовой полк помогает остановить их, как может. В строю всего четыре самолета и два в ремонте. Меня на время передали ведомым к командиру Второй эскадрильи капитану Пажину. Вылетаем двумя парами бомбить переправы через реку Северский Донец. Совсем недавно по ней проходила линия фронта. У каждого по шесть «соток» на подвесках и восемь РС-82. Реактивные снаряды более крупного калибра закончились. Обещали подвезти на днях. Солнце припекает от души. Облаков мало и те высоко. Летим над самой землей, чтобы «худые» не смогли зайти сзади снизу. Они знают самое уязвимое место «илов» — выступающий масляный радиатор, стараются в первую очередь попасть по нему, подкравшись метров на пятьдесят и порой ближе.
Увидев впереди реку, разделяемся: капитан Айриев и лейтенант Горбулько летят налево, а мы с капитаном Пажиным — направо. Кто какую переправу найдем, тот ту и уничтожит. Буквально черед пару минут мы находим цель. Мой ведущий поворачивает вправо, вглубь вражеской территории, чтобы над ней сделать разворот с набором высоты и зайти с неожиданной для врага стороны, хотя и против солнца, что будет мешать прицеливаться. С высоты четыреста метров в пикировании выпускаем ракеты, которые попадают в технику, скопившуюся на западном берегу в ожидании очереди, и следом бомбы по понтонному мосту, по которому с интервалом движутся танки.
Делаем разворот на второй заход и видим летящие навстречу со снижением две пары «мессеров». Все равно надо подлететь к переправе, зафиксировать на кинопулемет поражение цели, если получилось. Таки да. Уцелели только по секции у берегов, и вниз по течению отправились в плавание еще две, на которых стоит танк. Надеюсь, он доберется до того участка реки, где наши еще держат оборону на восточном берегу, и будет уничтожен нашими артиллеристами.
Капитан Пажин уходит на разворот вправо, снижаясь до бреющего. За ним сразу устремляется первая пара «Ме-109». Я решаю, что лучшая защита — это нападение, и лечу навстречу второй паре вражеских истребителей, лоб в лоб ведущему. Типа встреча на хайвэе бронированного «тигра» с обычным «мерседесом». В придачу у меня залп немного мощнее.
Немец начинает стрелять загодя. Целит в меня. Лобовое стекло у меня толстое, многослойное и под наклоном. Если попадет и пуля не срикошетит, вряд ли пробьет. Я не спешу, жду до верного. При столкновении у меня больше шансов выжить, а кто отвернет первым, тот и получит сполна в борт и брюхо. Немецкому летчику надо было раньше повернуть и зайти мне, более тихоходному, в хвост,
