рассмотреть целой картины. Есть вопросы, ответ на которые ценен лишь в том случае, если найден самостоятельно. Поэтому нам нет смысла отвечать вам, ведя разговор о магии и власти. Мы сумеем поговорить об этом лишь позже, гораздо позже.
— И когда же? — спросил Томас, не сдержав усмешку.
Оресия тоже усмехнулась. А потом посмотрела ему в глаза и сказала:
— Когда человеческая суть выплеснется на вас, как помои из окна тёплым солнечным днём, и вы окунётесь в неё с ног до головы в своём лучшем наряде.
Часть 11
Ещё в первый день Томас, к собственному крайнему неудовольствию, обнаружил, что совсем отвык подолгу держаться в седле. Повод был достаточно серьёзный — накануне его хорошенько избили, даже дважды. Рёбра под тугой повязкой не давали забыть о себе ни на мгновение. Но в прежние годы неудобства, причиняемые собственным телом, сносились куда проще. Вывод напрашивался неутешительный. Не то, чтобы он стал совсем немощным и болезным, но и такие времена однажды наступят. Возможно, осталось не так уж и много лет.
В первый день ведьма тоже выглядела плохо. Была на редкость равнодушна, даже не стала спрашивать, откуда он взял тех двух лошадей, что перед самым рассветом привёл к лавке. Возможно, догадалась, что ответ ей не понравится. Она молча переоделась в мужское, спрятала длинные волосы. А Томас всё это время думал, что из города им не выбраться. Схватит первый же отряд стражи, а что будет потом… Воображение щедро нарисовало всё, что с ним сделают за пособничество ведьме. И то, что с него сняли ошейник, как ни унизительно, лишь усугубило ситуацию — свободный, значит, обязан отвечать за свои проступки по всей строгости. «Нет, не надо, пожалуйста, я этого больше не вынесу!» — заскулил где-то внутри невидимый подленький голосок. Он призывал забиться в самый дальний угол, может, даже в тот самый подвал, где он оставил убитого владельца лавки, только подальше, поглубже, и сидеть там, молясь о том, чтобы опасность миновала. Всё его естество противилось тому, чтобы выйти на улицу, угрозе навстречу.
Тогда Томас и загадал — если его прозрение относительно своей дальнейшей судьбы правильно, то случай отведёт от него беду, поможет сохранить свободу и жизнь. Сделал глубокий вдох. Руки всё ещё мелко подрагивали, но в душе уже разливалось странное спокойствие.
Они двигались верхом, пробираясь всё дальше на запад и держась в стороне от широких дорог. Город Реккнитц стоял на холмистой пустоши, косые тропинки вели то на кручу, то под горку, изматывая лошадей и их наездников. Ночью, на удачу — безлунной, пришлось затаиться, не разводя огня, чтобы скрыться от обитающих среди холмов бандитов. Впрочем, их то ли не заметили, то ли просто решили, что у двух голодранцев взять нечего и не стали связываться.
Утром Томас чувствовал себя даже хуже, чем накануне. Поднялся на одной лишь силе воли, просто заставив разваливающееся тело двигаться, нашёл узкий мутный ручей, обтёрся ледяной водой. Стало лишь чуть лучше. Он хмуро наблюдал за тем, как ведьма перевязывает рану. Жуткое воспаление спало, и он в очередной раз подумал, что человеческая женщина из подобной переделки не смогла бы выбраться живой — слегла бы с жаром, да так и сгорела. Ведьма же выглядела неприлично бодрой и полной сил, хоть последнего ей и должно было сильно не хватать после огненного представления в городе.
— А ты ведь никогда и не была человеком, — высказал он мысль, давно не дававшую ему покоя. — В ваших хрониках говорится, что опытные ведьмы способны проникать в Бездну. Но нигде, наверняка намеренно, не упомянуто, что они способны приходить оттуда.
— Просто эти случаи настолько редки, что упоминания о них не заслуживают доверия, — только и ответила она.
Вскоре они выбрались из холмов на равнину, и дорога пошла веселее.
— Как ты его нашла? — спросил он у ведьмы только потому, что молчание отчего-то стало тяготить.
— Это он меня нашёл. На самом деле, он был здесь очень давно. Иногда к нему забредали охотники и их псы. Но чаще приходилось самому подманивать оленей и косуль. Я его не прикармливала, зря ты так решил, просто случайно зацепилась за его зов, когда зашла в чащу в поисках какой-то травы. Даже не помню, что тогда пыталась найти. Будь на моём месте кто-то другой, и дело закончилось бы для зверюги сытным обедом. Но тебе нечего бояться — я прикрою. И время выбрано удачно. Когда природа увядает, на него нападает сонливость. Лишь бы сам ты не подвёл себя.
«Он сам».
Ведьма может подсобить в чём-то, но потом она уйдёт, а Томас останется с созданием Бездны наедине.
— Когда он погрузится в твой разум, ты почувствуешь, будто стал им. Ты увидишь всё, что известно ему. Но лишь на мгновение. Не дай себя зачаровать. Тебе нужно имя и символ. То, что разделит вас, то, что даст тебе шанс получить от него силу и управлять ей.
Обитатель лесной чащи облюбовал себе удобную трещину реальности, будто хищный моллюск — раковину. Если дать чудовищу себя схватить, можно получить то, что он желает себе больше всего на свете. Или навсегда остаться лежать под водой в мире белых теней и чёрного света. Томасу казалось, что второй исход наиболее вероятен, но ведьма почему-то согласилась попытать удачу. До этого момента он думал, что почти разгадал её намерения, но теперь… Если создание окажется ему не по плечу, этой женщине не останется даже тела несостоявшегося слуги, чтобы расплатиться за одолжение. Либо она слишком уверена в нём, либо задумала что-то. И здесь не могло быть сомнений насчёт того, какой вариант верен.
На третий день перед взором путников распростёрлись обширные пахотные угодья. А с хмурого неба нежданно посыпались первые колючие снежинки.
Томасу казалось, что сейчас-то он точно выпадет из седла. Упрашивал себя продержаться ещё чуть чуть и — вот чудо! — ехал и ехал. Впрочем, собранных ведьмой припасов осталось немного, и эта мысль тоже внушала надежду на скорый конец мучений. Всадники по широкой дуге обогнули посевы озимых, пересекли брошенное поле и наконец-то приблизились к границе леса. Очень скоро обоим пришлось спешиваться — подлесок переплетал тугие хлёсткие ветви,
