приходит оттуда сквозь крошечные разрывы реальности, чтобы одарить случайного человека при рождении, заронить крошечную частицу в его тело. Мир людей слишком рационален, чтобы допустить магическое изобилие, но чем дальше от городов и дорог, тем глубже прорехи на изнаночную сторону. В такие может уже просочиться магический источник. Или пройти исконный обитатель Бездны, желающий познакомиться с миром людей.
На книжном развороте с левой стороны был изображён мир Белого солнца, зеленеющие холмы и синие небеса. У края листа — разрыв, из-за которого на землю выбирается чешуйчатое чудовище, покрывающееся копотью от дневного света. На его спине восседает обнажённая женщина с волосами, заплетёнными лентами. Ведьма, частая гостья изнанки мира. Так, во всяком случае, ему говорили не раз. И всё равно что-то в этом персонаже настораживало Томаса. Позади чудовища и его наездницы, с правой стороны разворота, белая сухая трава и чёрная, покрытая трещинами земля, на которой тени кажутся светлее падающих лучей Тёмного солнца. Мир колдовства, сумрачный, неласковый к детям Белого солнца, являющийся им лишь в ночных кошмарах.
Чем больше Томас глядел на картинку, тем яснее в памяти становились детали собственных диковинных снов. Он видел их с детства и всегда считал какой-то мимолётной глупостью. Знать бы заранее, какая глупость в результате будет иметь решающее значение…
В зале библиотеки раздались звонкие шаги. Томас напрягся, хоть и не подал виду. По негласным правилам его здесь быть не должно. Императорская библиотека была в единоличном владении Оресии. Даже вездесущая свита, напоминающая больше стаю разодетых заискивающих собачонок, и неотступно следующая за хозяйкой всюду, здесь обязана была остаться за порогом и не докучать.
Хранилище было огромно, оно занимало целое крыло замка, и стоило лишь два десятка шагов сделать вглубь лабиринта стеллажей — начинало казаться, что в мире ничего не осталось, кроме бесконечных книг. Шкафы были установлены как угодно, но только не в привычном порядке, образуя проходы или тупики в самых неожиданных местах, иногда глухих, иногда — с вытянутым окном, столом, парой кресел. Над головой нависал целый десяток галерей, и всюду было одно и то же — ряды корешков, стеклянные витрины с особо ценными редкостями, снова ряды корешков. Наверное, каждая созданная за века книга, существующая в обитаемом мире и имеющая важное значение содержанием или богатством переплёта, могла найтись именно здесь. Если не в оригинале, так хотя бы точно копией. Томас подозревал, что с непривычки здесь можно заблудиться и даже умереть, если старику-смотрителю отчего-то не захочется спасать библиотечного гостя.
Послышался приближающийся шёпот. Слов было не разобрать, но Томас знал, что тот самый смотритель наверняка уже доносит хозяйке о вторжении незваного гостя на её сокровенную территорию. Можно было попытаться сбежать, юркнув в очередной боковой проход. Томас тяжело вздохнул, вытянул ноги, с трудом борясь с несерьёзным желанием взгромоздить их в кресло напротив, и остался сидеть.
Звук шагов долго петлял под высокими сводами, доносясь то с одной стороны, то с другой. Оресия, похоже, прекрасно ориентировалась в лабиринте. Впрочем, с ухмылкой подумал Томас, за столько-то лет кто угодно запомнит дорогу.
— Какая приятная неожиданность, сэр Вьятт.
— Ваше высочество, — откликнулся он, чуть склонив голову.
Ничем приближающаяся к нему женщина сейчас не напоминала «высочество». Оресия была облачена в слишком простое для своего обычного парадного гардероба платье, и волосы были просто заплетены косой, без всякого намёка на сложную причёску. Самая обычная, хоть и очень красивая женщина. Томас уже привычно попытался заметить некое несоответствие, которое бы помогло разрушить иллюзию, но не смог — лицо так и осталось идеальным, без единого намёка на почтенный возраст, хотя такого просто не могло быть. В руках Оресия, как прилежная ученица, несла стопку из четырёх книг. Ч и т а й н а К н и г о е д. н е т
— Мы рады, что вы успели освоиться здесь в столь короткий срок, — сказала она и, взглянув мельком на открытую книгу и явно узнав её, добавила: — Весьма достойный выбор, хоть мы и не рассчитывали, что вы окажетесь столь заинтересованы в этой области искусств. Каково же ваше общее впечатление?
— Весьма занимательно, — ответил Томас, стараясь быть вежливым.
Впрочем, посмотрев на Оресию, он внезапно понял, что этот вопрос вовсе не был частью полагающейся по этикету светской болтовни, многословной и ничего не значащей по сути.
— И что же привлекло ваше внимание? — спросила Императрица. — Нам в самом деле интересно.
Что же, искренний интерес был достоин искреннего ответа.
— Здесь собрано множество историй, и каждая повествует о своём, каждый герой ищет собственную цель. Путешествует, находит приключения, рискует жизнью, совершает чудеса. Но прочитав десяток жизнеописаний нетрудно понять истинное желание каждого колдуна и каждой ведьмы. Мне видится весьма забавным то искусство, с которым эта цель декорируется приключениями и подвигами.
Оресия опустилась в кресло напротив.
— Мы заинтересованы тем, что вы увидели здесь в качестве нашего главного желания.
— Неукротимая жажда власти.
Лицо её не изменилось.
— Достойный вывод, — ответила Оресия. — Хотя тон внушает нам, что вам видится это, как минимум, недостойным, а скорее всего — даже отвратительным.
— Скорее, эгоистичным и расточительным, если позволите.
Оресия улыбнулась шире.
— Отчего же нет? Позволим. Ваша прямолинейность — услада для нашего слуха.
— Вы можете изменять мир, — продолжал Томас, не слишком представляя, воспринимать ли её ответ как колкость, или за ним кроется что-то другое. — Вам под силу останавливать эпидемии, усмирять шторма, превращать пустыни в цветущие сады. Но предпочитаете всего лишь запугивать людей, держать их волю и жизнь в руках и наслаждаться этим.
Некоторое время Оресия молчала, рассеянно скользя взглядом по узору витражного окна. И Томасу показалось, что с ней происходит странная перемена. Он мог бы убедить себя, что это уж точно не может быть правдой. Но лицо императрицы-ведьмы стало на некоторое время печальным.
— Мир можно изменить, хоть время меняет его и без нас. Неизменным остаётся человеческое естество. Мы могли бы долго рассуждать о нём, вслед за мыслителями и философами, что веками ведут о нём свои дискуссии, но слова эти — пустой звук. Мы могли бы убеждать, приводить доводы, но вы нас не поймёте. Суть человека многогранна, можно вглядываться в неё всю жизнь и не
