мы с утра двинемся дальше, её по одежде снова не отличить от других. Разве что проваливается она не так глубоко, даже худой и низкорослый урд Шадох, и тот тяжелее её.
А я на привалах из-за болей в спине порой не могу и пошевелиться. Первые два дня только по утрам порошок принимал, а вчера у Тляка двойную порцию выпросил. Тот поворчал немного, но дал. Впрочем, и после этого долго не спалось. Холодно, мокро, как не повернёшься, позвоночный червяк всё равно донимает.
Устали все, даже свины. Вернее, свины в первую очередь, потому что они ещё и тащат на спинах тяжеленные тюки. Однажды, когда вытаскивали бедное животное из трясины, из мешка выпало что-то круглое, размером с глыбарью голову, завёрнутое во влажные синеватые листья. Я хотел посмотреть, но Кут быстро и даже зло вырвал предмет у меня из рук:
— Нельзя разворачивать, товар сгниёт.
И всё, больше не слова.
Не доверяет он мне, это даже без порошка понятно. И боится. Меня все здесь боятся, кроме Тляка и ещё почему-то Олтея. Он, видать, за свою жизнь в таких передрягах побывал, что устал бояться. Поэтому просто не доверяет. Зато дочка его так меня боится, что позволь ей кто-то нести лютобой, тут же в меня бы и выстрелила. Правда, лютобоев у нас всего два, один у Кута, второй у Олтея. И бедная Шая вынуждена стрелять в меня только словами. Честно говоря, у неё получается. Глупо обижаться на самку, но иногда очень хочется оборвать ей язык.
В общем, компания подобралась забавная. Все друг за другом приглядывают, между собой перешёптываются. Тляк смотрит, чтобы меня никто не обижал, хотя у самого забот хватает. Очень быстро выяснилось, что отрядом командует сын старосты Кут, а Тляк — просто проводник. Причём, не вызывающий особого доверия. И за ним наблюдают в восемь глаз — четыре глыбарьих и по два карлючих и урдовских. Зато смазль больше приглядывает за Кутом. Но и на Олтея все тоже периодически косят взгляд. Шая, похоже, не в счёт. Что бы Тляк ни болтал о том, что у фраев самки во всём равны им самим, никто смазлицу за реальную силу не принимает. И было бы неплохо (так, на всякий случай) переманить её на свою сторону, а заодно и папашу. Но куда там! Она скорее в болото провалится, чем у меня помощи попросит. Один раз, между прочим, чуть так и не случилось. Хорошо Олтей вовремя обернулся, успел вытащить из трясины. И на меня так не по-доброму посмотрел. А я-то тут причём? Она ж сама руку отдёргивала, когда я помочь пытался.
Жаль, что Олтей меня невзлюбил. Единственный нормальный мужик в отряде. И из лютобоя он, в отличие от Кута, не палит во что попало. Сын старосты, как только что-нибудь зашевелится, сразу же на спуск нажимает. А смазль сначала приглядится, опасная зверюга или нет, и только потом стреляет. Но уж так, чтобы одного выстрела хватило. Перебраться к нему поближе, что ли? Спокойней будет.
Сказать-то легко, а попробуй догони этого смазля. Грунт хоть и потвёрже стал, но зато опустился глубже под воду. Теперь приходилось идти по колено в жиже. И тростник, невесть откуда появившийся, мешает идти — острый, колючий. Сквозь сапоги не достаёт, а штаны и ноги под ними уже изрезал. Обойти его невозможно — со всех сторон одно и то же. А Олтей знай себе шагает, аки по суху. Нужно окликнуть смазля, спросить какую-нибудь глупость. Да хоть бы и про нахтов, лишь бы остановился и подождал меня.
— Послушай, Олтей, а ты раньше у нахтов бывал?
Тот оглядел меня, как бы прикидывая, достоин ли я разговора с ним. Снизошёл, ответил.
— Приходилось, — произнес ровным спокойным голосом, словно и не устал вовсе. — Наши, дремухинские, одно время тоже с ними торговали. По два раза в год хаживали, пока однажды никто из похода не возвратился. А я как раз тогда дома остался, дочка сильно захворала. Так и не знаю, что там у них стряслось, но с тех пор староста запретил на болотах показываться. Глупость сделал, к слову сказать. У Бо порошок перекупать — вдвое дороже выходит.
— А какие они, нахты?
— А ты, выходит, не видал их никогда? — удивился было смазль, но потом вспомнил, с кем говорит. — Ну да, откуда. Знаешь, Луфф, разные они. Иногда не в жизнь не догадаешься, что эта тварь разумная. Только когда залопочет что-нибудь по-своему, тогда и поймёшь.
— А ты, значит, их язык понимаешь? — удивился я, хотя до этого момента и не знал, что у нахтов есть свой особый язык.
— Так, помаленьку, — не стал набивать себе цену смазль. — Да и какой у них язык? По большей части, наши слова исковерканные. Есть, правда, и свои, но тех я вообще не понимаю, даже когда они пытались объяснить. Нет у нас таких понятий, чтобы по-фрайски то же самое сказать. Они ж другие совсем, нахты эти.
М-да, не сказал бы, что многое понял из объяснений Олтея. Но Тляк о нахтах вовсе не любил вспоминать, а остальных и спрашивать бесполезно — знают не больше моего. Но всё же хорошо бы выяснить, как нахты выглядят.
— Так всё-таки, Олтей…
Договорить мне не дали.
— Сто-о-ой! — крикнул откуда-то из-за тростника Тляк. — Дальше идти некуда, река впереди.
Глава 12
Луфф
— Переправляться будем так, — с уверенностью, вошедшей за время похода в привычку, распорядился Кут, — сначала пустим свинов. Если доберутся без происшествий, быстренько переплываем сами. Оружие положим в один из мешков, чтобы не намокло.
— Ты вот что, парень, остынь маленько! — чуть ли не в первый раз за четыре дня перебил его Тляк. — На том берегу снова начнёшь командовать, а пока послушай, что старшие скажут. Отсюда из-за тростников река не просматривается. В любой момент может напасть какая-нибудь зараза. Если свинов потеряем, ты на себе мешки потащишь? Да и будет ли что тащить? А ведь в них, в мешках, вся наша надежда на победу. И оставлять переправу без охраны никак нельзя. Я уж не говорю о том, что мешок с оружием тоже утонуть может. Тогда мы и вовсе до места не доберёмся.
— А как же тогда? — растерялся Кут.
— Сперва надо разведчика послать, а лучше — двоих, и с лютобоем. Они там осмотрятся и махнут остальным. Значит, можно свинов переправлять. И только потом поплывут оставшиеся, а тот, что при оружии — последним.
Сын старосты оглядел односельчан.
