отрядам да не поленитесь проверить, у всех ли в порядке оружие, особливо смазаны ли салом мечи.
Оставшись один, Всеволод кликнул Воибора и велел прибрать в шатре. Воибор унёс кубки, вытряхнул скатерть с объедками и собрался уходить.
— Погоди, — сказал князь. — Ты чего мрачный? А-а, догадываюсь: надоело при мне сидеть? Ну, так и быть, даю тебе под начало копьё[40]. Доволен?
Воибор покачал головой.
— Ишь ты, может, с полком сладишь? — Всеволод засмеялся.
— Не о том речь, государь. Я учиться хочу.
— Знаю, мне отец Иван сказывал и хвалил тебя. Что ж, я перечить не стану. Вот управимся с недругами — берись за книги, языки учи. Умных людей на Руси немало, и читать-писать многие могут, да ведь это ещё не велика грамота. — Всеволод помолчал, потом сказал задумчиво: — Нам бы только рать закончить — завёл бы я тогда училища по греческому образцу. Да рано пока говорить о том. Тяжкая чара война — хоть тошно, а пей до дна. И выпьем — деваться, брат, некуда.
* * *
К Колокше-реке войско подошло в середине января, но переправиться через неё не было никакой возможности: лёд не держал ни конного, ни пешего. А до врага рукой подать. Вон он стоит на противном берегу: впереди рязанцы, а за ними половецкие толпы. Воеводы рязанские с утра ездят вдоль реки, изрыгают хулу и всякую брань. Владимирцы, само собой, в долгу не остаются.
— Эй, кособрюхие, — кричат, — почём Христа поганым продали?
— А вы реку-то перейдите, узнаете!
— Перейдём ужо, тогда запоёте свиным голосом, иуды!
— Как бы не так: гроза-то не из тучи, а из навозной кучи! Да мы вас сёдлами закидаем!
Ругань кончалась, начиналась перестрелка. Иногда с той или с другой стороны находились охотники — ночью на досках, обмотанных тряпьём, переползали реку за «языком», бесшумно убирали дозорных. Но всё это были пустые забавы.
Так простояли почти месяц, до самой масленицы. И тут наконец-то установилась морозная погода. Одна за другой затянулись полыньи, легли снега. Воины швыряли с берега камни, пробуя крепость льда. Стычки прекратились: обе рати готовились к настоящему бою.
Перед самым великим постом во владимирский стан неожиданно приехали гости. Всеволод ужинал, когда вошёл Воибор.
— Государь, — сказал он. — Тут обоз прибыл, и возчики хотят тебя видеть.
— Что за обоз? Откуда?
— Из Владимира, со всякой снедью.
Набросив на плечи шубу, Всеволод выглянул из шатра и увидел с десяток мужиков. Лицо одного из них показалось знакомым.
— Постой-постой. Ты не кузнец ли Братило? — спросил князь.
— Он самый, государь, — снимая шапку, поклонился кузнец. — А ты, вижу, не забыл меня.
— У меня на добрых людей память цепкая. — Всеволод улыбнулся. — А подарка-то, что ты нагадал, я дождался. Дочка родилась. Чем нынче обрадуешь?
— Собрали мы войску твоему припасов всяких, с ними вот, — Братило ткнул шапкой в своих возчиков. — Ночами шли — все опасались, как бы к половцам не угодить. Привезли туши мясные, а больше — мороженой рыбы. Ну и овса с ячменём, чтоб коней подкормить. Всего же — тридцать санных кладей да один воз лыж.
— И за припасы, и за лыжи низко кланяюсь народу, — сказал князь. — А кроме того, слово даю проучить наших обидчиков.
— Желаем тебе удачи, государь...
Всеволод попрощался с возчиками и пошёл вдоль стана. По обоим берегам Колокши, насколько хватал глаз, горели костры.
В морозной тишине ночи было слышно, как за рекой воет половецкий колдун — сихирче́, стараясь выведать у своих духов, кто одолеет в завтрашней битве. Если на вой откликнется волчья стая, значит, победа будет за сынами степей. Так говорит их примета.
«Зря пуп-то надрываешь, — с усмешкой подумал Всеволод. — Тут за месяц всё зверьё распугали на сотню вёрст».
Навстречу князю попался Кузьма Ратишич.
— Ты мне надобен, — сказал ему Всеволод. — Нам лыжи привезли.
— Видел.
— Так вот: поставишь на них лучников, самых метких, и ещё затемно перейдёшь Колокшу справа, ниже по течению. Но чтобы на той стороне не пронюхала ни одна живая душа. Остановишься скрытно в тылу у половцев, где-нибудь на опушке. Вот здесь, на Прусовой горе, увидишь огневой маяк[41]. Уразумел?
— Уразумел, княже.
— Пока я не подам знака, с места ни шагу. Ежели всё сложится, как рассчитано, и половцы побегут на тебя, бей их нещадно. В полон никого не брать, разве что ханов. Авось когда для мены пригодятся.
— Всё сделаю, государь, — твёрдо сказал Кузьма Ратишич.
Всеволод обнял его и подтолкнул в крутое плечо:
— Ступай. Надеюсь на тебя.
Вернувшись к себе в шатёр, великий князь присел на складной ремённый столец и задумался. Он ещё раз перебирал в памяти все свои распоряжения: не упустил ли чего, какой-нибудь мелочи? Зачастую и мелочь оборачивается непоправимым промахом.
За пологом поскрипывали шаги сторожи и кто-то негромко пел песню:
Ах ты, старость моя, старость старая,
Ах, глубокая старость, горькая,
Ты застала меня посередь пути,
В чистом поле настигла чёрным вороном
Да и села на мою буйну голову...
— Эка завёл, будто отходную, — попрекнул недовольный голос.
— Плясать завтра будем... кто жив останется, — ответил певец.
Ах ты, молодость моя молодецкая, Отлетела ты, молодость милая, В поднебесье да ясным соколом...
Всеволод погасил свечу и, не раздеваясь, только сняв сапоги, прилёг на постель. Спать не хотелось, и он долго лежал в темноте с открытыми глазами. Думалось почему-то о вещах посторонних: о том, что в Переславле-Залесском совсем обветшали стены и надо бы срубить новые; что завтра исполняется ровно восемь месяцев, как умер Михаил.
Стан утихал, засыпали люди тревожным коротким сном, чтобы завтра с рассветом выйти на смертное поле.
Глава 18
Берега кровавые Немиги
Не зерном засеяны были —
Костями русских сынов.
(«Слово о полку Игореве»)
Утро было ветреное и хмурое. По реке змеилась позёмка. Синие заструги сугробов мерцали, как бронная сталь. Со стороны Владимира вставало недужное солнце, кутаясь в снеговые облака.
Всеволод объезжал полки, которые строились по склону горы лицом к реке. Конные воины проминали ноздри лошадям, чтобы открыть широкое дыхание; пешие постукивали нога об ногу.
