class="p1">— Я и не говорю, что это позорно. Но мне хотелось бы выковать ось. Ух-ух-ух! — произнес он, подражая ритму кузнечного молота.
Весь день он говорил на эту тему. Бабетта начала сердиться.
— На свете есть люди, которые годами лежат в постели, терпят боли и умоляют господа бога послать им избавление. А ты здоров, Карл!
Здоров? Допустим. Он ведь не жалуется, он не хочет быть неблагодарным. Но как хорошо было бы, например, подковать лошадь! Копыто дымится, а запах-то какой! Как хорошо положить в раскаленные угли большой железный обод от колеса и раздуть кузнечный мех! Он видел, как накаляется обод, слышал, как гудит пламя, слышал глухие удары молота, опускающегося на раскаленный обод, — искры летели вокруг.
— Человек не может сам выбирать себе работу! — закричала Бабетта. Теперь она уже здорово разозлилась. — Старайся лучше не наделать ошибок! Когда человек работает, он должен думать о своей работе, иначе ничего путного у него не выйдет!
Бабетта начала мыть посуду, и Карл, как обычно, встал, чтобы помочь ей вытирать. Работал он очень ловко.
— Посмотреть на тебя, как ты орудуешь, — сказала Бабетта, уже раскаиваясь в своей недавней резкости, — можно подумать, что ты видишь так же хорошо, как мы все.
— Да, здесь, в кухне, я вполне освоился. И во дворе тоже. А дальше?
— Ну, со временем придет и это! Твои глаза еще совсем поправятся!
— Ты, Бабетта, всегда меня успокаиваешь.
Бабетта выходит из кухни, а Карл молча вытирает посуду. Затем он прислушивается к тому, что происходит во дворе: Бабетта скликает кур. Тогда он хватает полотенце, засовывает его себе в рот и воет. Воет как животное, которое истязают. «О-о, о-о!» Руки судорожно впились в полотенце, жилы на шее готовы лопнуть, он сейчас упадет. Но вот возвращается Бабетта: Карл вытаскивает полотенце изо рта и снова принимается вытирать тарелки.
— Ты звал меня, Карл?
— Нет. Я разговаривал с Ведьмой.
— Опять ты начал чудить! — вздыхая, говорит Бабетта.
Карлу неприятно это слышать. Чудить! Он снова забился в угол и принялся молча за свои прутья. При этом он сопел, словно размахивал тяжелым молотом. «Опять ты начал чудить», — сказала она. Тут он был бессилен. Временами он был вынужден прятаться в угол, повернувшись спиной к остальным, буравя стену головой. Он ничего не мог поделать с собой. Он так сильно прижимался головой к стене, что, казалось, у него треснет череп. Пробить! Пробить стену! Да, ему никто не мог помочь. Тоска пожирала его — тоска, о которой он не мог говорить ни с кем. Это был ад, но ад, состоящий из одной лишь тьмы. Пробить стену, пробить стену! Разговор друзей обрывался. Пробить стену!
— Карл! — доносился до него голос Германа. — Что с тобой?
Он не отвечал и еще сильнее вдавливал голову, как бурав, в стену. Никто не может ему помочь, он не хочет, чтобы и пытались, проклятие господне поразило его.
Но скоро Бабетта перестанет сетовать на него и его хандру, скоро: у него есть тайна, и он ее никому не выдаст. Никто не знает, что он украл у Бабетты четыре метра бельевой веревки, никто! Он ни на что не променял бы эту веревку, даже на золото. Даже если бы Бабетта, желающая ему добра, стала на коленях просить, даже если бы Герман приказал ему отдать веревку, он и тогда бы не отдал. Нет! Он не расставался с веревкой, носил ее в кармане штанов, а ночью брал в постель и обвязывал вокруг тела. Он берег ее, как драгоценность. Веревка была крепкая и гибкая, он натер ее мылом — именно такая ему и была нужна. Он знал каждый уголок в сторожке, в сарае, в хлеву. В сарае он обнаружил потолочные балки, через которые можно было перебросить петлю. Как раз то, что ему нужно. Только этот обрывок веревки может избавить его от черного ада, и ничто другое.
Герман все эти дни не выпускал Карла из виду. Заметив как-то под вечер, что Карл проскользнул в сарай, Герман заглянул через маленькое, оконце в полутемное помещение. К своему удивлению, он увидел, что Карл стоит на скамье. «Что ему там нужно?»— подумал он. Он стал всматриваться и увидел, что Карл закинул на одну из перекладин веревку. Герман громко крикнул и с шумом распахнул дверь сарая. Карл сидел смущенный на скамье и растирал рукой ляжку.
— Ну как дела, старина? — спросил Герман невинным тоном, словно ничего и не заметил. — Опять ломота?
— Да, ломит!
— Весной пройдет!
Карл сидел неподвижно, сердце его билось глухо, лицо пылало огнем. Слава богу, Герман ничего не заметил! Теперь ему было стыдно. Господи, что было бы, если бы Герман заметил? Он дрожал, этот большой, сильный человек, дрожал всем телом от стыда. Голос Германа раздавался во дворе; Карл прислушался и, обождав немного, влез на скамейку и стал ощупью искать свою веревку. Что? Пусто, пусто, пусто! Веревки не было. Пропала, исчезла! Но ведь Герман прошел мимо не останавливаясь, он ясно слышал это. Карл оттолкнул скамью и прополз по полу, шаря рукой. Веревки не было. Лоб его покрылся потом. Он был вынужден прилечь, настолько он чувствовал себя несчастным, бесконечно пристыженным и беспомощным! В отчаянии он решил, что останется лежать и больше не встанет, просто больше не встанет. Но тут он услыхал, что Герман зовет его.
— Карл! — кричал Герман у самого сарая. — Ты не мог бы выйти на минуточку? Нам нужен силач!
Карл весь дрожал, но все-таки поднялся; он еле держался на ногах. Может быть, Герман все-таки ничего не заметил, а веревка свалилась и лежит где-нибудь?
После еды Герман попросил его прочистить засорившуюся трубку — он, мол, так хорошо умеет это делать. Ничто в голосе Германа не говорило о том, что он что-нибудь заметил.
Герман показал веревку друзьям.
— Нужно внимательно следить за Карлом! — сказал он. — На этот раз обошлось.
Прошло несколько дней, прежде чем Карл-кузнец сумел преодолеть свой страх. При каждой возможности он возобновлял поиски веревки, но веревка исчезла. Может, Герман просто захватил ее с собой? Подумал: «чего она здесь болтается?» — и сдернул, даже не подозревая, что здесь что-то неладно?
Наконец Карл обрел способность спокойно рассуждать. Веревка пропала; это ужасная потеря, но ведь он прекрасно знает, где висят у Бабетты веревки для белья. Ему просто надо раздобыть себе другой кусок веревки. Он целыми днями ждал благоприятного момента, когда все будут заняты, и наконец ему повезло. Кролики Антона удрали, и все были заняты их ловлей. Ведьма
