курсовую за второй курс.
— И практику Строгановой, — добавил ее декан.
— Делайте что хотите, — отрезал ректор, — только чтоб я их больше не видел в моем кабинете. Идите, декабристки, общайтесь с общественностью.
— Нет, — холодно перебила я его. — Я останусь. Наталья призналась во лжи, но я уверенна, что есть тот, кто стоял у нее за спиной. Я хочу знать, кто это!
Опережая моего декана, который готов был убить меня взглядом, ко мне шагнул Михаил.
— Остановись, Кира, — тихо попросил он, — хватит. Мы победили. Дальше моя работа, не твоя. Мы спокойно выясним правду. И я не позволю обидеть Наталью, пусть она и ударила по мне, обещаю. Поверь мне. — еще тише добавил он, гладя в глаза. От его близости, его запаха — такого родного, такого уютного закружилась голова. Столько нежности было в его взгляде и голосе!
Я не стала спорить, молча кивнув.
Нас ждали последние аккорды разыгранного спектакля.
Площадь встретила нас радостными криками. Благодаря быстрым сообщениям Риммы, все уже знали в общих чертах, что Стоянова удалось отстоять. Выйдя к ребятам я поблагодарила их от всего сердца, но общаться с прессой и отвечать на вопросы оставила Римму. Ей, как начинающему юристу, это было намного важнее, чем мне. Мы, политтехнологи, всегда всего лишь стоим за спинами своих клиентов, стараясь не слишком выделяться.
Я отошла от толпы, улыбаясь всем встречным, поздравлявшим нас с победой и подставила лицо прохладным каплям дождя. Время едва перевалило за полдень, но город окутали густые осенние сумерки. Голова кружилась от осознания того, что мы только что сделали и одновременно от усталости. В моей жизни было не мало побед, но эта была самой сладкой.
— Празднуешь? — услышала я знакомый голос за спиной, наполненный ядом.
— Анжелика, — я круто развернулась, встретившись с ней лицом к лицу. — А ты что здесь делаешь? Пришла поддержать? — не смогла сдержать сарказма.
— Поддержать кого, старого мудака, который лезет под юбку к тупым дурам вроде тебя?
Анжелика ничуть не изменилась.
— Ты приложила к этому руку? — тихо и устало спросила я, чувствуя, как по лбу стекают капли дождя. — Ты спелась с Ириной и Натальей, воспользовавшись ревностью одной и зависимостью другой?
— Конечно. Мне даже стараться не надо было. Эта твоя Веселина никак не могла взять в толк, как такая как ты могла понравится такому как он? О, ты бы слышала какими словами она тебя называла! А ты? Ты последнего мозга лишилась из-за этого старпера? — выплюнула она. — Теперь понятно твое поведение летом: ты уже тогда вовсю трахалась с ним, не так ли? Оценка того стоила?
Я, не удержавшись, засмеялась.
— Зачем, Анжелика? Тебе то это для чего было?
— Кира, я хочу тебе добра! Подумай, какое будущее у тебя с ним? Он старый, бедный учитель, у которого ничего нет. Так и будет всю жизнь учить сопляков, зарабатывая копейки. Какая жизнь будет у тебя с ним? Куча детишек в однокомнатной хате? Фу….
Она говорила еще что-то, но я ее уже не слышала. Ревность. Ревность и собственничество читалось на ее лице. Она всегда считала меня своей собственностью, всегда ревновала к другим. Но я никогда и подумать не могла, что ее чувства настолько глубоки и уродливы. Теперь у меня не осталось ни малейших сомнений в том, кто отправил Димке фото меня и Миши. Ведь тогда она как раз гостила у нас, а я была неосторожна. И, желая разлучить меня с мужем и любовником, она не задумываясь воспользовалась моей ошибкой. Последний кусочек встал на свое место.
Отвернувшись, я пошла прочь, преследуемая ее криками о моем благе. Девушке нужно найти хорошего психиатра, но это не моя проблема и головная боль. Я знала, никто не сможет ее уличить, она останется в стороне от этой истории. Однако, никогда больше я не позволю ей подойти близко ко мне или моим любимым людям. Больше в моей жизни этого человека не существовало.
17
Я медленно шла по направлению к остановке, кутаясь в тонкую куртку. Утром была на таком взводе, что не замечала ни холода, ни дождя. А сейчас, уставшая и опустошенная, ощущала, как замерзла до кончиков ног, мечтала очутится дома, залезть под теплый плед.
Тихо звякнул телефон. Звонила мама, беспокоившаяся о нас.
— Все, мам, — выдохнула я в трубку, — мы победили. Наталья призналась, что солгала.
— Ох, — по голосу мамы слышалось, что ее тоже отпустило. — Ты сама как? Скоро вы приедете домой?
— Вы? Мам, ты теперь ко мне на вы обращаешься? — мне было и грустно и смешно одновременно.
— Я… но я… я думала, ты вместе с Михаилом… — чуть замешкавшись, призналась она.
— Я одна, мама. Михаил остался у ректора, принимать капитуляцию. А я… — вздохнула. — Иду домой. Хочу горячую ванну, бокал вина и спать. Спать пару дней.
Внезапно кто-то перехватил мою руку с телефоном и постарался забрать трубку. Возмущенно фыркнув, я развернулась, готовая дать отпор похитителю.
Михаил обнял меня одной рукой, притянув к себе, а второй поднес телефон к уху.
— Мария, добрый день, будет сильно большой наглостью, если я заберу вашу дочь на этот вечер?
— Да хоть на все выходные, Миша, — кокетливо отозвалась мама, — только верните не в разобранном виде. Я инструкцию по сборке в роддоме оставила.
— Верну в целости и сохранности, — улыбаясь пообещал он, нажимая отбой.
Его губы не дали мне сказать ни слова, впиваясь меня, как путник в пустыне припадает к воде. Под его напором я потеряла остатки разума, отдаваясь невероятно сильному возбуждению. Он целовал, сминая все преграды, словно наверстывая все наше упущенное время. И плевать ему было, что мы находимся рядом с университетом, что многие проходящие студенты улыбаются нам и показывают большие пальцы вверх.
— Мишо, подожди, — я на долю секунды умудрилась остановить его. — А как же твое правило про студенток?
— А ты больше не моя студентка, — улыбаясь, спокойно ответил он. — Как ты понимаешь, ваш декан меня теперь и на порог факультета не пустит. Да и сам я только что написал отказ от вашей группы.
И он снова и снова и снова целовал меня под проливным холодным дождем, согревая огнем своего тела.
— Эй, влюбленные ежики, — окликнул нас насмешливый холодный голос. Строганова была хороша, даже в осенней серости.
— Лида, — улыбнулся Стоянов, не отпуская меня, разрешив только повернуться лицом к знакомой.
— Вы б хоть домой ехали, что ли, — фыркнула она. — Простудишь девочку, Стоянов. А девочка хорошая, стервозная. Люблю таких девочек, — она плотоядно ухмыльнулась. — И ты люби, придурок. И
