– Илия нервничал, отвлекался на сущие пустяки и (возможно ли это?) капризничал. Семья и друзья знали, что ему глупость не свойственна. Лесли одно время пыталась списать перемены на самую очевидную причину: Илия адаптировался к мирной жизни как ветеран и как новый правитель, несущий в себе мудрость Эльфреда Великого. С тех пор как Тристан, Гаро и Оркелуз встретили Илию у выхода из пещеры в горах Раската, возмужавшего и заметно изменившегося, прошло почти два месяца. Но все же его величественный облик шел вразрез с изменениями его натуры. Тристан утверждал в секретных разговорах с Лесли, что «не мог король Эльфред быть… ну, таким». Причины они искали вдвоем и тайно, нельзя было обращаться ни к врачам, ни к агнологам, ни даже к пальерам. И о своих наблюдениях можно было только перешептываться. Вряд ли заявление о том, как странно молодой король ведет себя, повысит его авторитет.
Несмотря на успешно завершенную миссию – пробуждение древнего героя – война с Кнудом набирала обороты, и редкие передышки обеспечивал только лорд Гавел, министр иностранных дел и отец Илии. Он сейчас пребывал в Империи на переговорах. Министр отправился в Кнуд не только по политическим причинам. Великий кесарь Рольф, утверждавший, что раньше всех пробудил в себе национального героя Кнута, был кузеном лорда Гавела. В отрочестве они виделись часто, воспитывались одними гувернерами. Министр надеялся разглядеть, лжет кузен или говорит правду, но пока это давалось с трудом. В последнем личном письме Илии министр поведал, что имеет подозрение, будто кесарь сошел с ума, но не видит истинных причин безумия. Возможно, писал он, Рольф тронулся умом в Последней войне, и ветеранская болезнь в нем только прогрессировала с годами, а может быть и так, что это Кнуд ломает его личность, ведь образ героя древности и его личность – не одно и то же.
Тристан не знал, чего боялся больше, но был убежден, что не может написать министру о метаморфозах Илии. В итоге Тристан остался один с огромной пугающей проблемой, и только Лесли помогала ее решать, временами унимая странные порывы Илии материнским авторитетом. Страх перед неизведанным разрастался и довлел: Тристан был, возможно, единственным в Эскалоте, кто ведал столько всего о чудесах, но даже он знал так мало, что едва хватало на пристойное объяснение.
Вот и сейчас он наблюдал маленькую катастрофу. Илия сидел на военном совете вместе с высшими чинами, обсуждая тактику укрепления текущей линии на Новом фронте. Тристан стоял за его спиной и внимательно смотрел, как по карте ползают фигурки солдат и военной техники, подталкиваемые указкой генералиссимуса. Соглашаясь с дельными предложениями и выдвигая встречные идеи, Илия подбадривал их и указывал на пунктир, идущий от Сантье вглубь Эскалота. Когда Тристан увлекся обсуждением, случилось нечто крайне странное: пока Лоретт объяснял «принцип кулака» в работе авиации на занятой территории, и все присутствующие следили за указкой, Илия загреб солдатиков и начал ими играть. Поначалу командиры даже не поняли, что такое делает король. Но он именно игрался: изображал звуки стрельбы, предсмертные крики, перебежку от Шевальона до Сантье и мольбы сохранить жизнь оловянных бойцов.
– Сир, прошу меня простить, но что вы делаете? – спросил шокированный генералиссимус Лоретт.
Илия оторвался от игры, он все еще сжимал двух солдатиков в руках и с удивлением оглядывал стол, будто только что понял неуместность выходки. Он слышал, как рвано дышит Тристан над ним. И король спас себя сам:
– Почему вы умолкли, герцог? – задал он вопрос, глядя Лоретту в глаза.
Тот растерялся не на шутку. Генералиссимус тряс головой и указывал на заваленные фигурки близ надписи «Шевальон».
– Я… думал… Вы имеете какие-то соображения и замечания, – каждое слово давалось ему с трудом, он искал их и для себя, и для короля – оправдания. – Я продолжу, если позволите.
– Да, – согласился Илия и приподнял пехотинца, ткнув им в сторону полководца. – Вот это, герцог. Важно вот это. Ничто не должно вас отвлекать.
– Безусловно, – выдохнул фельдмаршал. – Мы рассредоточили авиацию по линии фронта, но тремя ударными группами. К сожалению, ошибка «черного неба» подарила нам печальный опыт…
Впредь Илия слушал внимательно, а маленькие солдаты на карте стояли неподвижно, никто их больше не трогал. Сбитые с толку, фельдмаршалы нашли жестокую метафору короля показательной: отвлекаясь на несущественные вещи, они позволили фронту пойти в глубь страны.
Отныне Тристан был начеку, но даже изрядная бдительность не спасла их вечером. По случаю окончания траура и выхода короля в свет ужин подали в Малахитовый зал, и за тридцатью двумя столами расположились придворные – некоторые прибыли даже с супругами или взрослыми детьми. Королевский стол расположился у гигантского панно, и за ним сидели Первый Советник, Лесли, Илия и Тристан. По этикету пальер должен был занять место за столом своего Ордена, но Илия настоял, чтобы за ужином они сидели рядом.
Подали первые блюда – тут-то и начался новый кошмар для Лесли и Тристана. Смена блюд не происходила до тех пор, пока король не доест. Если король решал отказаться, например, от десерта, его не приносили более никому. Таким образом, двору подавали то же, что и монарху, процедура не исключала, но уменьшала риск отравления.
И вот суп, а точнее, полупустые тарелки стыли на столах уже около часа. Тристан в ужасе смотрел, как Илия гоняет вяленые грибы в бульоне, и покашливал так часто, как это казалось бы уместным, чтобы окружающие не решили, будто у адъютанта простуда. Лесли не выдержала и, наклонившись к сыну, тихо попросила: «Доешь, пожалуйста, суп». Она тепло улыбнулась сначала ему, потом гостям. Но Илия звонко отставил ложку и заявил, что ненавидит суп. Тристан пожалел, что не подменил их тарелки, пока была возможность провернуть операцию незаметно. К сожалению, повисшая тишина значила, что его восклицание, приправленное острыми нотами детского каприза, слышали все. Массивный рыцарский сапог беспардонно пихнул королевскую лодыжку. Илия возмущенно взглянул на адъютанта. А Тристан смотрел на него так выразительно, будто надеялся написать на своем лбу оду благоразумию и мольбу прекратить паясничать немедленно. Но просветление в облике Илии, какое мелькнуло на совете после вопроса герцога, не наступило. Король был возмущен, размашисто отодвинул от себя тарелку и надул губы. Гаро с открытым ртом вперился в Тристана, и тот все понял. Точнее, понял он немногое, но и промелькнувшей мысли хватило, чтобы адъютант наклонился к уху короля и тихо сказал:
– Если ты сейчас быстро доешь все, что нам подадут, после ужина пойдем фехтовать, сколько хочешь.
Когда Илия повернул к нему сияющее
