таковыми, так можно и разувериться в собственном предназначении.
Придя работать в отдел, я понимал, что здесь очень сложный случай Максима Петровича, которому ничего не надо, лишь бы его не трогали, забитая Таня, витающая в облаках Рита… Надежду подавали Петя и Варя, которых можно было воспитать под себя, но теперь Вари не было, остался только Петя, а один союзник — это очень мало. И вот сейчас передо мной был очередной потухший вулкан. Хотя нет, какой там потухший, скорее не состоявшийся — лакколит, кажется, так называются они в геологии.
Как и ожидалось на собеседовании, Зина блистала своей компетентностью. Она изо всех сил старалась мне понравиться, включала то, чего у нее от природы никогда не было, — обаяние; острила, смеялась, пыталась быть умницей. Мне показалась, что вела она себя так, словно желала показаться более раскрепощенной, будто она все знала про этот свой недостаток и теперь пыталась его как-то перебить. Я вздыхал и понимал, что вынужден ее взять, хотя совсем этого не хотел.
В отделе поначалу Зину приняли настороженно, но затем вроде как напряжение ушло, потому что она делала все, чтобы всем угодить. По первому зову Зина бросалась на помощь коллегам, и даже тогда, когда ее об этом не просили. Каждое утро, еще до моего прихода на работу, она заваривала мне чай в маленьком чайничке, который сама же и принесла в кабинет. Если честно, мне совсем не хотелось, чтобы она это делала, но я не знал, как отказать, не обидев ее, и потому пил.
Как из рога изобилия из ее уст сыпались предложения по улучшению программ. Своим пока еще не замыленным глазом она многое смогла заметить и хорошего, и плохого. Мы обсуждали с ней комплексную образовательную программу Дворца. Пожалуй, впервые за время работы здесь у меня сложилось такое профессиональное взаимопонимание со своим сотрудником. Мы обсуждали программу, затем она переносила ее в компьютер, после чего текст поступал ко мне для окончательной правки. Так, разрабатывая игровой элемент, мы придумали несколько межпредметных квестов, в которых оказались задействованы музей, театр и библиотека. Это была захватывающая, очень продуктивная работа. Два квеста мы вскоре провели для пробы, и эта проба отлично вышла. Зина демонстрировала столько инициативы, что я уже начинал испытывать вину за свои сомнения по поводу нее.
К сожалению, наш профроман длился очень недолго. Через какое-то время я стал замечать, что Зина все чаще старается попасться на глаза Ванде. На совещаниях она обязательно вставляла свои «пять копеек», лишь бы обозначить себя, лишь бы обратить внимание, какая она умная и необходимая в отделе. Пару раз, когда Ванда заходила к нам покурить, Зина озвучивала свои предложения по поводу развития отдела, а потом я как-то обнаружил ее в кабинете замдиректора. Мне стало все понятно — девочка пытается делать карьеру, классический случай. Однако Зине не повезло: Капраловой она совершенно не нравилась. «У вас есть начальник, — сказала она ей однажды, — с ним все и обсуждайте, а уж он — дальше со мной». Ванда потом призналась мне: «Не люблю навязчивых людей. Я так устроена, что сама выбираю, кто будет вхож в мой круг, а кто нет».
После этого весь энтузиазм Зины относительно работы исчез, равно как и утренний свежезаваренный чай на моем столе: почему-то именно меня она посчитала виновным в провале своей стремительно набирающей темп карьеры. Она была уверена, что я, испугавшись конкуренции, оговорил и очернил ее перед руководством, закрыв перспективы роста во Дворце. Она замкнулась и из инициативного методиста вдруг превратилась в методиста сварливого и желчного, относящегося ко всему крайне критично. Правда, следует отдать должное, Зина хорошо делала свое дело, что полностью оправдывало факт ее присутствия в отделе. Для меня это было даже смешным поводом для собственной гордости. Я мог думать про себя: «Какой же я все-таки профессионал. Вон, Дрозд мне не нравится, но я терплю и уважаю ее за то, что она хороший специалист. Я не смешиваю личное и рабочее, а такое не каждый начальник умеет».
Зина ладила только с Максимом Петровичем, который неожиданно отнесся к ней с отцовской теплотой, явно отодвинув Таню и Риту на роль падчериц. Два скверных характера, видимо, обрели взаимную поддержку и утешение, зато я нашел заметное усложнение своей жизни. Нет, они не выступали против меня открыто, но вполне достаточно было и того, что они не были моими соучастниками, и всякий раз моя спина чувствовала на себе их взгляд, полный нежелания быть в одной команде вместе со мной.
Глава XI, рассказывающая о непростых взаимоотношениях между обитателями Дворца
Видимо, так устроен педагогический мир, что без эрозий в отношениях между педагогами он существовать не может. О, сколько же драм вершится на его орбитах!
Если в методотделе такие трещины оказались довольно искусно замазаны, то в других подразделениях Дворца они образовывали порой целые траншеи, настоящие тектонические разломы и такие большие проливы, которые едва ли могли быть соединены даже Крымским мостом. И чем значительней был разрыв, тем сильнее росло мое удивление, когда я становился вдруг свидетелем того, как быстро зарубцовывались эти раны. Раз — и все, будто ничего не было, и уже все шутят и смеются. Хотя зарубцовывались ли они по-настоящему? Я думаю, все же нет. Скорее, это походило на перемирие, но такое, которое позволяло на время вчерашним заклятым оппонентам как ни в чем не бывало стать если не лучшими друзьями, то, во всяком случае, превосходно ладящими между собой коллегами.
Абсолютно в каждом подразделении Дворца были такие истории.
Первое, что приходит на ум, — то закономерно воспламеняющийся, то закономерно угасающий, словно Гераклитов огонь, конфликт между Агнессой Карловной и Аннушкой.
Судьба как нарочно свела вместе этих двух женщин, разность которых была гротескной: педантичную, образованнейшую даму с безупречными манерами и вольную дебелую деву. Хотя Агнесса Карловна, являясь заведующей библиотеки, была начальницей Аннушки, ее природная мягкость и воспитание не всегда могли подкреплять легитимность формального статуса. И для Чесноковой она, точнее, ее распоряжения, часто была неубедительна. Как упрямая ослица, Аннушка делала все по-своему. Она игнорировала правила библиотечного дела, пытаясь объявить свои правила как единственно верные.
История их взаимной неприязни началась когда-то давно с расстановки книг на стеллажах. Агнесса Карловна совершала эту процедуру в соответствии со всеми библиотечными канонами, подробно комментируя свои действия. Аннушка не протестовала, просто слушала и кивала. Когда же Агнесса Карловна однажды пришла в библиотеку, то увидела, что все книги стоят по-другому.
