Решение это кадетов потрясло. Мальчишки растерянно запереглядывались. Как же так? За драку с патрулем всего месяц без увольнительных, а тут практически ни за что – вылет из корпуса?
– Общественное порицание ему… – понеслось по рядам. – У, сволота!.. На раз-два!
Общественное порицание – вещь страшная. Где-то в глубине строя зародилось томительное ворчание. Окрепнув, оно прорвалось наружу:
– У-у-у! Су-у-ука!..
Щеку полковника дернуло нервным тиком. Офицер-воспитатель Уфимский засуетился было, закричал, забегал, но полковник остановил его повелительным жестом:
– Отставить, капитан. Пусть выскажутся.
Когда гул стих, полковник криво усмехнулся:
– Это все, чем вы товарищу помогли? Сявочье! Грош вам цена, господа курсанты. – И добавил: – О зачинщиках не спрашиваю: знаю, таковых не найдется. Репрессии начнутся завтра. Разойтись!
После поверки кадеты долго не могли заснуть. Сегодняшние «герои» подавленно лежали на кроватях, ожидая, пока разойдутся старшины и офицеры-воспитатели.
– Ну? – поднял голову Димка. – Что делать будем, ребя?
– Тиллю – темную! – отозвался жизнерадостный голос Витьки Хоббита. – Такую маленькую, аккуратненькую. Чтоб детства лишить.
Хоббиту полагалось ночевать в соседнем кубрике. К Димкиной компании он прибился из любви к приключениям. Об этом он уже не раз успел пожалеть. Приключений особых не вышло, а вот мороки – выше бровей.
– Тиллю-то за что? – удивился Ваде Михельсон, самый рассудительный из всей компании. – Что он такого сделал?
– Сделал? Не сделал! Он ничего не сделал! Пошел бы к Аленычу: так и так. Я пулю потерял, меня и гоните! Вместо Бурягина.
Ваде покачал головой:
– С граба рухнул? Ты говоришь, гоните… А я говорю, это из корпуса. Насовсем. Понимаешь?
– Ну, не знаю я… Пусть тогда вину искупит! Кровь сдаст или там почку для пересадки. Но что-то делать надо!
Мальчишки приумолкли. Уйти из корпуса добровольно… От друзей, офицеров-воспитателей – пусть и бывают гады вроде Уфимского, но и хорошие же есть! Волчин из третьего отделения, например, Ли Пын.
А стрельбища, тренажеры-истребители, механоиды и шаттлы? Тактические игры трех уровней виртуальности? Лаборатории и библиотеки? Спортивные праздники и парады? Вкус самоволок и летних лагерей, беззаботица ночных вылазок к морю и к старым гнездовьям паутиц?
Каждый из этих парней, за пять лет прошедший путь от салажонка-крота до полноправного кадета, был многим обязан корпусу. Отказаться от этой жизни? Вернуться в унылое луврское существование с перспективой работы на заводе или подводной фабрике?
– Уж лучше темную устроить… – вздохнул Ваде.
На стене вспыхнул золотистый блик от шкалы. Димка завозился, пряча сканер движения:
– Шуба, ребя. Идет кто-то!
Мальчишки нырнули под одеяла. Витька заметался: в кубрике особо не спрячешься. Разве что в корзину для грязного белья. Но она маленькая, да и набита до половины… Поэтому он прыгнул на первую свободную койку и накрылся одеялом с головой.
Двери разошлись, пропуская гостей.
– …вот здесь будет твое место, кадет, – послышался тенор капитана Уфимского. Офицер-воспитатель посторонился, пропуская Вельку. – К синтезатору прикреплю завтра. Больно мороки много.
– А белье?
– Перетопчешься как-нибудь одну-то ночь. Не помрешь. Солдат армии доминиона должен быть вынослив и неприхотлив. Ясно?
Велька стоял, прижимая к груди рюкзачок. Глаза у него были сонные.
– А ты чего застрял? – повернулся капитан к кому-то невидимому. – Давай, ножками, ножками… Как говорил Толстой: «Же ву ку, же ву фа пер[10]».
– Со мной все в порядке, – отвечал Тилль деревянным голосом. – Устал просто…
– Вот и па де тру, кадет. Давай!
Уфимский собрался уже уходить, как вдруг заметил подозрительное шевеление.
– Оп-паньки! По-французски вуаля. А это у нас что такое?
Он подошел к Витьке и потряс его за плечо. Тот продолжал посапывать, изображая спящего. Офицер тряханул так, что у мальчишки клацнули зубы. Волей-неволей пришлось просыпаться.
– А?.. что?.. – Витька разлепил глаза. – Здравия желаю, господин капитан!
– Кадет Хоботов? Ну-ка встать!
Витька вскочил.
– Почему облик одежды неуставной? Место сна?
– Виноват, господин капитан! Не могу знать.
– А кто может? Це барон а це кви пари[11]… А ну пикачой в расположение сна. Одна нога здесь, другая там! И чтоб не чесался между!
– Слушаюсь, господин капитан!
Парня как ветром сдуло. Велька покосился ему вслед. Рыжего он помнил: тот самый, что кричал про экстремистов и первый бросился бежать. Почему, интересно, отец направил его именно в этот кубрик?
– Всем спать, – распорядился офицер. – Принцесс, оревуар![12]
И ушел, оставив мальчишек одних. Велька покрутил головой:
– Чокнутый какой-то…
– Точно, – печально подтвердил Вале. – С воспитом беда… У всех люди как люди, а нам достался элит-трепло.
Единственной свободной оставалась кровать на втором уровне. Велька забросил туда рюкзак и замер в центре комнаты.
– Даты садись, – буркнул Димка, – герой… Знакомиться будем.
Кадеты неприязненно смотрели на новичка. Велька присел на краешек Вадиной кровати.
– Велька меня зовут, – хрипло сообщил он. – Велетин. А почему капитан – элит-трепло?
– Потому что он с Таверии, – отозвался Вале. – Толстого читает.
И кадеты обидно засмеялись.
…Уже через каких-то полчаса Велька стал в кубрике своим. В другое время такое вряд ли оказалось бы возможным – все-таки чужак. Да и отец – начальник училища. Но мало на свете вещей, что объединяют лучше совместной драки.
– Ты нам, – втолковывал Димка, – страшно подгадил. Просто кровью не описать, как подгадил.
– Да брось, Димон, – отвечал Ваде. – Ну, взял бы ты языка. И это, заметь, еще не факт. А дальше?.. Патруль-то нас раньше засек. Я говорю, так и так получалось очень нехорошо.
Маленький, чернявый, с мохнатыми бровями, Ваде выглядел юным старичком. И говорил с расстановкой, тщательно обдумывая слова. От этого Велька проникся к нему доверием.
