глаз так и веяло утренним холодом, который вот-вот должен превратиться в теплый рассвет.
Я узнала маленького Ригира почти сразу. Затем нашла наследника Илея. А после в ребенке, совершенно крохотном и беззащитном, Ина. Он сидел на коленях у красивой, но незнакомой мне женщины.
Молодой Махна был почти как Илей сейчас. Простота в глазах лучилась счастьем. Я провела по краю картины рукой, там, куда смогла дотянуться. На кончиках собрались пыльные комочки. Краска где-то тускнела, как занавески, где-то и вовсе облупилась.
Мальчишки держали в руках игрушки. Их нарядили в короны, которые были им велики. И почему художник не сделал их в пору, а нарисовал так как есть?
Я вздрогнула от резкого хлопка тяжелой двери.
— Думаешь, мои дети не могут за себя постоять? — ужалил меня вопросом вошедший. Я поспешила повернуться в его сторону, и ужаснулась, опуская глаза в пол в и застывая в почтительном поклоне. Напротив стоял непоколебимый король, Махна Вечный.
Поклонилась, но не решилась поднять головы, изучая черный узор на каменном полу.
— У вас сговор? — допрашивал он.
Его голос сковывал движения и пробирал до дрожи в коленях. От того я не сумела найти подходящих для ответа слов.
— Молчишь… Так лучше. Мне не составит труда вернуть тебя домой, птица! — Последнее слово он выплюнул.
Я округлила глаза и все-таки посмотрела на него в изумлении. Не понимала, радоваться ли? Но непрошеный вздох облегчения услышали мы оба.
— Вижу твоему отцу уже не нужна армия, — скупой на эмоции он проговаривал слова четко и весомо.
По спине пробежал холод ужаса, а сердце остановилось на мгновение и забилось сильнее. Оно повторяло лишь одно слово: “ Нет, нет, нет” Мы не закончим войну без их помощи… Там мой брат! Он должен вернуться домой!
— Нет… Нет, нет, нет, постойте! — пискляво возмутилась я.
— Бунтуешь!? — скривился он от насмешки. — Мой сын попросил тебя об этом?
— Хрут? Я бы никогда… — горячо выпалила я, полностью перейдя на писк.
В его глазах бушевал холод морей и сталь кинжалов.
— Мои дети — это мой тыл, у тебя нет прав вносить раздор. — Он будто окатил меня ледяной водой.
Я снова молча опустила глаза, а про себя повторяла: “Нет, нет, нет”.
— Ваше Величество, прошу Вас… — прошептала я.
— Никто не вправе останавливать уже начатый бой, — отсек он, не терпя оправданий.
Он подошел ко мне и больно сжал запястье, хорошенько встряхнув. Видно тряско в коленях распространилась на все мое тело.
— Ты сказала всем, что мой сын слабый!
Сново промолчу, разозлиться.
— Кто дал тебе это право?! — заполнял молчание упреками.
— Старик-вестник… — тихо начала я не поднимая головы.
Я смотрела как белеют костяшки его пальцев. Ответ его не впечатлил, он еще сильнее сжал мое запястье, и я тут же умолкла.
— Оставь мечты в прошлом. — Он отдернул мою руку, и я сжалась.
К ладони снова поступала кровь, разогревая холодные пальцы.
— И заслужи уже наконец свое имя.
Я неслась по коридору, будто слышала за спиной шаги чудовища из леса, чудовища с поля. Чувство страха и отчаяния смешались, а сердце лишь билось быстрее и быстрее. От того я и врезалась в грудь на новом повороте. Посмотрела ему в глаза. Мне так хотелось его ненавидеть. Они испортили мою жизнь… Или даровали жизнь Синей Птице. Мне так хотелось его ненавидеть…
— Подвинь ее, — произнес из-за спины Ина Ригир.
Ин протянул руку к моему красному запястью, но я одернула ее и усмехнулась рассеяно.
— Не надо, — дергано или жалобно попросила я.
А затем обогнула их, не удосужившись поклониться. Однако чувствовала на себе провожающий взгляд.
Я вошла в комнату и зажмурилась.
“Заслужи свое имя” — звенели слова морского правителя.
— Ваше Высочество, — следом за мной в комнату вбежала запыхавшаяся Ави.
Мне нужно быть готовой и в следующий раз не поддаваться на уловки ни старика-вестника, ни кого-либо другого.
— Со мной все в порядке. — Заверила я ее огрубевшим и охрипшим от страха голосом. — Со мной все хорошо.
Глава 19
Завтрак ждал меня на столике утром. Холодная каша уже не дымилась — успела остыть. Аппетита не было, как и моей служанки. Она снова куда-то запропастилась, пришлось одеваться самой. Однако, когда я попыталась выйти из комнаты, ручка не поддалась.
— Эй, — возмутилась я и снова подергала ручку двери. — Откройте!
Мне никто не ответил. Я боролась все это время за свою жизнь, чтобы меня так глупо заперли? Я зло ударила ногой по двери, разнося гулкий звук по комнате.
Я со скучающим видом ковыряла кашу. Тарелка с когда-то жидкой, словно сопли собаки, квашней превратилась теперь в большой склизкий комок. Ложка застыла прямо поперек тарелки. Я поднимала ее, наклоняла, но каша, прямо как грибная шляпка, так и осталась стоять на ножке. Весь комок вместе с ложкой отлип от тарелки, и если бы мог, тут же рассмеялся бы над моим перекошенным и кислым лицом. Я не решилась ее лизнуть, но попробовала понюхать и снова поморщилась. Грибочек явно был ядовит.
Как только я услышала щелчок в замочной скважине, выпустила из рук ложку и каша шлепнулась обратно в тарелку, издавая при этом склизкий кряк.
— Ави! — как ужаленная я подскочила с места, — Что там такое творится?
Она молча поставила передо мной новый поднос и начала складывать посуду с завтрака.
— Ави, ответь! Они хотят отослать меня домой?
Я мешала ей, цеплялась за рукава. Какой бы надломленной я сейчас не выглядела, я хотела знать, что со мной будет. А если за мой проступок они захотят лишить меня жизни?
— Ави! — умоляюще проскулила я.
— Мне нельзя, — шепотом произнесла она.
— Нельзя говорить со мной? Но почему? — я против воли повышала голос.
Ави покосилась на дверь и приложила палец к губам.
Я тоже посмотрела на нее, но там не было слышно шорохов.
— Вам ничего не угрожает, ждите, — бегло сказала напоследок и вышла.
Ави приносила мне еду, к которой поначалу я почти не притрагивалась. Я знала, что наворотила дел, но не могла поверить, что все может измениться из-за одного проступка. Меня с позором отправят домой? Запрут здесь навечно? Не помогут Птице и по всему миру в итоге будут слоняться армии темных существ? Я теряла время в пустую, не находя себе увлекательного занятия. К ужину Ави в прямом смысле завязывали рот тряпкой, чтобы она не могла со мной говорить.
Второй день я провалялась в постели, встала лишь к вечеру, чтобы съесть ужин и снова лечь. Третий день подходил к концу,
