нарочно бил посуду, чтобы свалить на меня.
Кызыл-Кан взвыл, сжав зубы, когда пучок связанных между собой игл впился в кожу с яростью дикой пчелы. Суу как раз закрашивала черным большой участок рисунка.
– Я уже не тот мальчишка, – огрызнулся он. – Мне семнадцать зим. Я твой будущий каан.
– Вот когда им станешь, тогда и буду с тобой говорить почтительно. Может быть. И не дергайся так, испортишь мне тут все.
– Как же не дергаться, если ты нарочно…
Суу фыркнула.
– А знаешь, – сказала она, помолчав немного. – Ты будешь хорошим кааном. Я это сейчас увидела на твоем серьезном лице. По-другому и никак. Родители твои – хорошие люди. Начни уже им соответствовать. И ешь меньше. Гляди, самые первые рисунки растянулись. У меня все внутри переворачивается, как подумаю, что станет с моей работой, когда ты разжиреешь и будешь размером с гору.
– Когда ты сделаешь со мной все, что требуется, я тебя убью, – искренне пообещал Кызыл-Кан.
Подруги подшучивали над Суу, они были уверены, что эти двое влюблены друг в друга. Тем более Кызыл-Кан снискал себе определенную славу, которую Суу приписывала отнюдь не его мужской привлекательности, ведь мало кто может отказать будущему каану. Намеки подруг забавляли ее. Суу теперь не могла выразить свои чувства к Кызыл-Кану только одним словом. И ненависть, и презрение, и отвращение соткались здесь в прочное полотно, прошитое красной нитью необъяснимой болезненной нежности. Будто он был такой неотъемлемой частью Вселенной, что, если вырвать его оттуда, мир Суу изменится навсегда.
Все те же подруги считали, что Суу вполне может стать наложницей Кызыл-Кана. Низкое происхождение не позволит ей быть настоящей женой, но редкий каан ограничивался одной женщиной. Суу равнодушно пожимала плечами. Она знала, что не пользуется успехом у мужчин. И причиной тому был не ее ястребиный нос, и даже не то, что она длинная и нескладная, как мальчишка-подросток. Что-то внутри нее отталкивало мужчин, а недружелюбный взгляд исподлобья довершал дело.
Однажды через стан проезжали на повозках несколько шаманов, надеявшихся к определенному дню достичь подножия Триединой горы[35]. Они ненадолго задержались в стане, чтобы пополнить запасы продовольствия. Платить им было нечем, а потому шаманы принялись демонстрировать свои умения, на которые всегда находился спрос. Они предсказывали будущее, мастерили обереги, давали советы и исцеляли недуги. Была среди них и женщина, торговавшая охотничьей удачей. Получив с охотника плату, она принималась расчесывать гребнем свои длинные густые волосы и уверяла, что это заставит зверя подходить ближе к стану и чуть ли не подставляться под выстрел. Охотники ловили выпавшие волосинки и прятали куда только можно.
Девушек больше всего интересовало гадание. Они день и ночь толпились вокруг одной из шаманок. Той, что гадала по камням. Девицы сдавленно хихикали, шептались и выталкивали друг друга вперед. Пришла и Суу, у которой выдался свободный вечер. Она собиралась просто поглазеть и уж никак не вопрошать о будущем. Стояла поодаль, скрестив руки на груди, и с улыбкой наблюдала за происходящим.
Вдруг шаманка резко вскинула голову и посмотрела прямо на Суу. Поманила ее пальцем, прогоняя другую девушку, только что усевшуюся перед тряпицей с камнями. Суу неохотно подошла и заняла освободившееся место. Стало тихо. Так тихо не бывает, даже если все замолчат. Тишину можно было потрогать и попробовать на вкус. Суу заговорила, ожидая, что не услышит и свой голос. Но ее слова прозвучали достаточно громко, даже с эхом:
– Я не просила мне гадать. Прости, но я… таким, как ты, не верю.
– И правильно. – Шаманка кивнула. – Люди хотят слышать что? Что их ждут трудности, но потом все будет хорошо. Девушки мечтают узнать, что скоро к ним посватаются женихи. И я все это говорю им. Это им нужно. А правда никому не нужна. Они и знать-то не будут, что с ней делать.
– Так камни ничего тебе не говорят?
– Говорят. Но слушать их – много сил надо. Я не стану тратить их попусту, вызнавая, какого цвета глаза у суженого вон той краснощекой девахи. А на тебя потрачу. Тебя камни позвали.
– Почему? – равнодушно спросила Суу.
– Не знаю и знать не хочу. Камни говорят мне, а я передаю человеку. Как человек с этим поступит – не моя забота. Так будешь слушать-то?
Суу согласилась неведомо зачем. Тишина больно давила на грудь. Шаманка собрала тряпицу в узелок и тряхнула. Внутри застучало и зашелестело. Шаманка опустила узелок на землю и развернула. Она не смотрела, как легли камни. Глаза ее закатились так, что видны были только белки. Ее била мелкая дрожь. Суу с удовольствием ушла бы, но словно две когтистые руки держали ее за плечи, пригвоздив к месту. Она буквально чувствовала их хватку.
– Долгая жизнь ждет тебя, – заговорила шаманка. – Слишком долгая для обреченной на одиночество. И дорогой человек проживет столько же, сколько и ты. Дух от духа твоего. О нем все узнают. Народ твой исчезнет с лица земли, и память о нем исчезнет. Но дорогой тебе человек вернется среди прочих. И о нем все узнают. А о тебе – никто.
– Какой человек? – Побелевшие губы Суу едва шевелились.
– Ты знаешь какой. Себя спроси, не меня. Еще слушай. Двое детей твоих: мальчик и девочка. Не по крови, нет. Найди их, обязательно найди. А когда отыщешь – сразу и потеряешь. О них тоже все узнают. А о тебе – никто.
– Хватит! – Суу вскочила на ноги, и тишина порвалась, как рыбий пузырь. – Ты обманщица! Я ни слова не поняла, и я тебе не верю!
Она развернулась и побежала прочь, не замечая, что подол длинной юбки в синюю и белую полоску волочится по земле. Эту юбку подарила Суу Жена Каана.
– Синий цвет носит только семья каана, – вслух сказала Суу, не понимая, к чему посетила ее сейчас эта мысль. – Дух от духа моего… Кто это, и при чем здесь эта дурацкая юбка? Остались лоскутки от одежды госпожи, вот она и велела сшить ее для меня. Не тратить же новую материю. Дух от духа моего… Что за ерунда?
Она больше не бежала, а шла широким шагом, подобрав наконец подол этой несчастной юбки царских цветов, чтобы окончательно не забрызгать грязью. Хорошее гадание, нечего сказать! Все люди желают услышать, что у них жизнь наладится. А она разве хотела узнать, что ей грозит полное одиночество? Не зря она никогда не верила шаманам. Хотелось плакать. Выплакаться, уткнувшись в колени Жены Каана. Как бы ни уговаривала Тюрген-Суу саму себя, но она знала, что камни не солгали ей. «Дух от духа моего… почему?»
Когда пестрое сборище продолжило путь к Триединой горе, Суу молча присоединилась к их каравану, не в силах забыть предсказание шаманки. Никто и слова ей не сказал, и сама шаманка тоже.
Триединая гора встретила их безмолвным величием. Воздух был сухой и прозрачный: ни тумана, ни облачка. Зима уже подступала к бело-синему исполину, вершин которого и вовсе не покидала никогда. Прибрежные камни озера в долине покрылись наледью, превратившись в изысканную оправу для зеркала, в которое день и ночь гляделась священная гора.
Суу пугало это величие. Здесь не было места для человека, и тем не менее они осмелились явиться. Она отвела глаза от Триединой горы, будто придавленная ее тяжестью, и смотрела только на ее перевернутое отражение на поверхности озера.
– Это озеро духов, – впервые прервала молчание шаманка. – Будь начеку и не ходи одна никуда.
– Дышать тяжело, – пожаловалась Суу.
Ответа не последовало. Суу вылезла из повозки и уселась отдохнуть, подстелив одеяло. Остро накатила тоска по дому. Здесь было слишком красиво – столько человеческое сердце воспринять не готово. Родные края, которые Суу покинула впервые, красоту имели неброскую. Она перебирала в памяти знакомые увалы и узкие распадки, прорезающие низкие склоны. Лиственницы и река, ковыль и полынь на песчанике. И большекрылые птицы, кружащие в вышине. Она поняла: там все останется прежним, и только сама она возвратится другой.
