более уважителен со всеми, чем со мной. Почему так?
Мне не следовало спрашивать об этом. В работе под прикрытием единственная причина подойти так близко и привлечь к себе столько внимания — это если у меня есть планы переспать с меткой. У меня их не было. С Бастиано… У меня было такое тоскливое чувство, что если я пересплю с ним, то буду уничтожена.
Я хотела сказать, что никогда не подумаю об этом. Я хотела сказать, что у меня достаточно самосохранения, чтобы подавить свою похоть. Но я знала, что, если он сделает первый шаг, я уступлю.
Не потому, что у меня был долг перед бюро, а потому, что притяжение между нами было самым ощутимым из всех, что я когда-либо чувствовала. И только удача, что это пошло на пользу моей работе. Бюро любило свои медовые пятна, а я стояла в месте, где у меня впервые в жизни была возможность открыть свое настоящее "я". Единственное, что меня останавливало, — это он.
Бастиано Романо был поистине ужасным человеком.
У меня было так много первых шагов, и я не могла подарить их такому человеку, как он.
Он изучал меня, прежде чем ответить.
— Возможно, они заслужили мое уважение.
— Эйвери Адамс, парень, который носит туфли на липучках в свои выходные, потому что ему трудно их завязывать, заслужил больше уважения, чем я?
— Жалею, что нанял его. — Он пожал плечами. — Впрочем, как и тебя.
Я не могла поверить в половину того дерьма, которое он извергал. Но этот разговор был единственным. Единственная возможность противостоять ему на нейтральной территории.
Поэтому я надавила сильнее.
— Ты когда-нибудь задумывался о том, что у тебя нет причин относиться ко мне плохо?
— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что мне наплевать?
— Ты не можешь быть таким невыносимым.
— Как мило, что ты думаешь, будто можешь указывать мне, кем я могу быть, а кем нет. — Он наклонился вперед. — У тебя явно есть грандиозная идея, что люди должны быть хорошими людьми, хотя реальность говорит об обратном. Люди не способны ни на что, кроме жадности и предательства. Это факт. Возможно, тебе следует больше бывать на людях. Твоя наивность не радует.
Я всегда на людях, мне хотелось кричать. Я притворялась стриптизершей. Я плавала по Амальфитанскому побережью со швейцарскими банкирами. Я ходила на политические митинги в странах третьего мира, была фальшиво арестована в Аризоне и прожила десятки жизней под псевдонимами.
Но ты никогда не жила своей собственной жизнью, не могла я не напомнить себе.
И в этом была правда.
Я прожила все жизни, кроме нормальной.
Черт, да я даже в кинотеатре раньше не была.
Как я могла?
Когда я росла, моей тети никогда не было дома, я провела студенческие годы, сосредоточившись на учебе и бунтуя против дружбы, и каждый год после окончания школы я проводила под разными одеялами в бюро. Я прожила больше дней своей взрослой жизни под прикрытием, чем как Ариана Де Лука.
Слезы удивили меня. Они поднялись внутри меня и заструились по ресницам, но я не позволила им вырваться наружу. Я не могла дать Бастиану насладиться своими слезами. Несмотря ни на что, он не должен был видеть мои слабости, потому что он на них напал бы. В этом я не сомневалась.
Я чувствовала на себе его взгляд, пока не смогла подавить слезы. Одна проскользнула мимо моих ресниц, скатилась по щеке и брызнула на стол.
— Ты выглядишь красивее, когда плачешь, — тихо, почти рассеянно сказал он.
Прошла секунда, прежде чем его слова дошли до сознания.
Он серьезно?
Кто бы сказал такую чушь?!
Я так быстро поднялась со стула, что он упал за спиной. В его черных глазах отразилось веселье, когда я перегнулась через стол и впилась ему в лицо.
— Кто тебя так испортил, что ты даже пяти минут не можешь потратить на то, чтобы вести себя как приличный человек?
Гнев проступил на его лице, прежде чем он подавил его.
— Быть порядочным человеком — это слишком, — выплюнул он, словно сама идея вызывала у него отвращение.
— Отношение к людям с уважением и достоинством делает нас цивилизованными.
Он наклонился вперед, и его дыхание овеяло мое лицо.
— К черту цивилизованность.
Я попыталась определить свой пульс. Он был так близко.
Наклонившись назад, я скрестила руки. Мои глаза буравили его тело, на лице было написано снисхождение.
— Ты можешь одеваться в модные костюмы, укладывать волосы, делая стрижки за тысячу долларов, и выглядеть, как на обложке журнала GQ, но ничто не изменит того факта, что ты — несчастный человек.
Я сделала это. Я добилась увольнения. Почему Ариана не могла держать рот на замке?
Ты и есть Ариана, тупица.
Отлично. Я быстро становилась своей самой нелюбимой легендой.
Вместо того чтобы уволить меня, он поднял забавную бровь.
— Ты флиртуешь со мной?
Флиртую?
Он называл это флиртом?
Если это его идея флирта, то я не хочу знать, что он думает о прелюдии.
Я покачала головой, не веря в каждое движение.
— Никогда.
Фырканье привлекло мое внимание из туалета, пристроенного к комнате отдыха. Я бросилась к двери. Тесси ушла туда двадцать минут назад. Неужели она слышала нашу ссору? Почему я не проверила ее, когда ее не было слишком долго? Распахнув дверь, я прогнала себя и ее брата за то, что они отвлекли меня, и увидела Тесси.
Она сидела на кафельном полу, ее плечи ссутулились и дрожали, а руки обхватывали согнутые колени. Я почувствовала за спиной Бастиана, но проигнорировала его, присев рядом с Тесси и обняв ее за плечи.
— О, милая. — Поцеловав ее в лоб, я обхватила ее за плечи. — Что случилось, Тесси?
— Мамочка сказала, что не может приехать, а папочка не отвечает на звонки, — заикалась она между всхлипами и прерывистыми вдохами, и я, клянусь, я болела за нее.
Потому что я все понимала.
Я понимала, каково это — не видеть ни маму, ни папу, не иметь никого в детстве. Хуже было то, что ее родители были живы, а она все равно чувствовала себя брошенной людьми, которые имели возможность быть с ней, когда хотели, но предпочли этого не делать.
Меня не оставило равнодушным то, что Бастиан, несмотря на свои недостатки (а их было немало), всегда ставил Тесси на первое место. Если уж на то пошло, это было единственное и неповторимое, что меня в нем восхищало.
Я наклонила подбородок Тесси вверх, чтобы она посмотрела на меня. Я не могла сгладить
