на площади. — Турбинный цех — сюда!
— Второй механический, второй механический! — надрывались в другом конце.
Молодой сильный голос перекрывал все:
— Новая литейная — сюда!
А издалека доносилось:
— Инструментальщики, инструментальщики, инструментальщики!
Постепенно люди, беспорядочно заполнявшие раньше площадь, собрались группами вокруг командиров, окликавших своих бойцов. Один за другим командиры замолкали, считая, видимо, что уже большая часть отряда собралась. Вот затих турбинный. Вот новая литейная успокоилась. Потом прокатный цех замолчал, под конец, очевидно, командир сказал что-то смешное, так как до нас донесся громкий взрыв смеха. Дольше всех продолжал кричать командир второго механического. Но вот наконец и он спрыгнул с тумбы. Теперь опоздавшие сами находили свои подразделения.
— Это кто? Старая литейная? — обращался какой-нибудь запоздавший, щурясь и ища в темноте знакомые лица.
— Нет, здесь турбинный, а старая литейная — туда, правей, — объясняли ему.
— Прокатчики здесь? — кричал другой.
— Сюда, сюда, Федя! — отвечали приятели. И вокруг каждой группы, вокруг каждого цеха, вокруг каждой роты кольцом стояли женщины, дети и старики.
— Ваня, — негромко окликала жена, — как у тебя с табаком? Хватит пока? Я утром принесу.
— Папа, — кричала девчонка, — папа, ты тоже командир?
— Пока нет, — отвечал отец, — но скоро буду, ты не волнуйся, считай, что я уже почти командир.
— Игнат, — говорила какая-то старушка. — Слушай, Игнат, ты с чем пироги хочешь, с картошкой или с капустой? Я напеку завтра.
— Какие там пироги, — басил Игнат. — Щец наверну — и ладно.
— Коля здесь? — спросила Ольга над самым моим ухом. Я не заметил, как она подошла.
— Где-то здесь, — сказал я.
— Ты, Оленька? — спросил Николай, вынырнув из темноты.
— Коля, — сказала Ольга, — я у Богачева была, и, понимаешь, меня не берут, то есть берут, но дружинницей. — Она была очень возбуждена и говорила быстро, захлебываясь. — Но я все равно попаду к вам, понимаешь, это чепуха какая-то. Ты меня утром жди.
Николай был немного растерян.
— Стоит ли, Оля, — сказал он. — Честное слово, ты какая-то странная.
Ольга его перебила.
— Ладно, ладно. Ты дома ничего не забыл? Я домой забегу еще. — Она взяла Колю под руку и прижалась к нему. — Господи, Коля, — сказала она.
— Что ты, Оленька? — удивился Николай. А она вдруг всхлипнула и лицом уткнулась ему в плечо.
Коля разволновался, кажется, больше Ольги.
— Да что ты, Олечка? — спрашивал он. — Я не понимаю, что с тобой?
— Глупый ты человек, — говорила Ольга сквозь слезы. — Ты бы взял хорошую палку и отлупил меня. Честное слово, всем лучше было бы — и мне и тебе. А ты еще меня же жалеешь, чудак ты какой-то все-таки.
В это время раздался на всю площадь голос Богачева. Он стоял возле проходной на каменном высоком крыльце и раздельно выкрикивал каждое слово:
— Товарищи командиры, стройте подразделения!
И сразу не площади зазвучали команды. Еще неуверенные в себе, не привыкшие командовать, командиры кричали напряженными, тревожными голосами.
— На первый-второй рассчитайсь, — гремело в одном углу площади, а из другого угла уже доносились короткие выкрики: «первый, второй, первый, второй, первый, второй».
— Ряды вздвой! — кричали в темноте, а в другой стороне уже слышалось: «раз, два, три, четыре».
Я впервые услышал, как командует мой отец. Он не все позабыл из того, чему его учили в гражданскую. У него вдруг появилась и военная выправка и уверенный командирский голос.
— Первый, второй, первый, второй, — рявкали артиллеристы.
— Пусти, Оленька, — говорил Николай, стараясь вырваться, — до свиданья. — Но она крепко держала его за рукав.
— Ряды вздвой! — крикнул отец. И тут, в довершение суматохи, появилась мать. Я сначала даже не понял, что у нее в руках. Оказывается, она несла шарф и пару галош. Галоши она швырнула под ноги Николаю.
— Надевай, — сказала она. — Когда еще вам казенные сапоги выдадут!
— Спасибо, мама, — сказал Коля, торопливо всовывая ноги в галоши и не попадая в них. А мать с шарфом в руках уже мчалась к отцу.
— Равнение направо! — кричал отец. В это время мать накинула ему шарф на шею и стала что-то шептать взволнованно и быстро.
— Смирно! — крикнул отец неуверенно и забормотал: — Хорошо, хорошо, мать, ну что ты, на самом деле.
Мать обняла его, и они поцеловались. И отец, повернувшись к своим бойцам, скомандовал нарочито резко:
— На-пра-во!
Не четко, не ровно, не скоро повернулись бойцы, а мать подбежала к нам и заговорила:
— Пошли, пошли, нечего им мешать! Вот бестолковые какие.
Я оглянулся. Николай уже был в строю.
Ольга стояла рядом со мной, маленькая, худенькая, с жалко опущенными вниз плечами. А по площади все еще из конца в конец летели команды.
— Смирно! — кричали в одном конце, а с другого конца доносилось: «Два шага назад, равнение направо». И одни равнялись направо, а другие налево и растерянно смотрели друг на друга сквозь темноту и долго не могли понять, кто ошибся, и смеялись своей неумелости, и командиры бегали вдоль строя, ругаясь и крича, и строй сбивался, ряды стояли неровные, в шаге не было четкости, то и дело раздавался смех, провинившиеся оправдывались смущенными голосами, и командир кричал бойцу:
— Николай Афанасьевич! Неужели вы не помните, где у вас правая сторона? Честное слово, странно, — человек с высшим техническим образованием…
А боец отвечал командиру смущенно и вежливо:
— Простите, Иван Алексеевич, просто как-то сбился, знаете, с непривычки.
Мать повела нас к проходной. Со всех концов площади стекались туда матери, отцы, жены и дети тех, кто сегодня впервые вставал в строй. Площадь пустела. Уже не бесформенные толпы чернели на ней, а ровные прямоугольники рот и взводов. Богачев попрежнему стоял на крыльце, оглядывая площадь. Все мы расположились на тротуаре вдоль проходной. Было тихо. Какая-то женщина громко всхлипнула. На нее зашикали со всех сторон, и она замолчала. Богачев приставил рупором руки ко рту и закричал отчетливо и ясно, так, что было слышно во всех концах площади:
— Командиры проводят свои подразделения мимо меня и, соблюдая дистанцию, ведут их по Ремесленной улице.
И снова команды зазвучали на площади. И опять я услышал в темноте шаги. Но на этот раз это было не разрозненное шарканье ног, а слитный, ритмичный военный шаг.
— Ать, два, ать, два! — командовали командиры, и бойцы, подчиняясь строгому военному ритму, согласно и твердо ставили ноги.
А потом кто-то запел песню:
Как ребята с нашего завода
Уходили в дальние края, —
выводил он переливчатым солдатским тенором, и хор подхватил:
Тяжела винтовка, далеки походы,
Широка ты, родина моя.
Первая рота, развернувшись, зашагала вдоль проходной. Это были литейщики. Сильные парни, привыкшие к тяжелой
