а проклятые водоросли цеплялись за ступни и норовили затянуть на дно.
Скоро ведьма начала слабеть. Оно и для северянина приятного было мало, а для девки, выросшей в лесу, испытание оказалось непосильным. Одежда намокла и отяжелела, волосы облепили ей спину и плечи, на лбу залегла глубокая морщина. Йага тяжело дышала сквозь зубы, но течение было сильнее. Медувинчане же успели сбегать до лодочных сараев и теперь лишь ждали, пока солнце окончательно поднимется над горизонтом, а речной страж отправится в свое укрытие до заката.
– Эй!
Приходилось крепко сжимать зубами ремень бурдюка, так что Рьян толком окликнуть колдовку не мог. В конце концов лег на спину, поддерживая ее снизу. И тогда-то случилось то, чего проклятый опасался всего больше. По лопаткам мазнул тугой чешуйчатый бок. Он крепче стиснул челюсти и, кажется, впервые в жизни начал молиться. Уже почти рассвело. Вряд ли речной страж поднимется на поверхность только ради них. Поднимется. Клыков у твари не было, но пасть сомкнулась на бедре с такой силой, что, право слово, лучше бы уж зубами. Жерновами и то не так дробило бы кости! Рассвет вдруг показался невыносимо далеким, а вода накрыла его с головой.
Глава 11
Ложь на гнилых ногах
Вода заливала уши, рот и нос. Невыносимо пекло в груди, и темно было так, что хоть глаз выколи. Йага забарахталась и почти сразу оказалась на поверхности. Одна. Только кожаный бурдюк плавал рядом.
– Рьян!
Не отозвался. Да и с чего бы? Ведьма не ведала, что речной страж успел утащить с собой жертву, чтобы не скучать, коротая в укрытии светлый день. Однако и раздумывать долго она не привыкла: вдохнула поглубже и нырнула. В мутной воде поди еще что-то разгляди! Взбаламученный ил, обрывки водорослей, песок… Тут в пяди человека пропустишь! Поэтому ведьма вытянула руки и поплыла вслепую. «Батюшка, обереги! Помоги, не оставь!» – беззвучно молила она. Родной лес близехонько, не бросит ее Безлюдье! Не притворится немым батюшка-дуб, не струсят водяные!
Темно и страшно, жутко и нет спасения. Не так ли описывал северянин проклятье? Но он против своей беды стоял один, а с дочерью леса – несметное войско! Только бы докричаться, только бы услышали милостивые боги… Склизкие травы опутывали ноги, пальцы раз за разом находили лишь грязную воду, и тут… Нет, у Рьяна кожа мягкая, ее хочется касаться, поцелуями повторять чужеземные рисунки на коже. То, что наугад схватили пальцы, было скользким и твердым. Речной страж легко вывернулся и поплыл вниз, вниз, вниз. Скорее закопаться в вязкий ил. Самому закопаться и добычу спрятать.
Грудь распирало от боли. Один бы глоточек воздуха, хоть и один – и можно нырнуть снова! Но Йага поплыла на глубину вслед за рыбиной. «Батюшка! Его не спасешь, так и меня не береги!» Не мог лес оставить свое чудо. Вспороли корни деревьев берег, разорвали мутное полотно реки. Живыми перстами потянулись к ведьме, а с нею вместе и к чудищу, тащившему на дно человека. Оплели сетью – рыбина бессильно затрепыхалась и выпустила жертву.
Как удалось прижать к груди молодца и как достало мочи подняться на поверхность, колдовка нипочем не сказала бы. Не иначе сам лес выволок их на берег, еще и бурдюк с целебной росой не забыл.
Вепрь без зова вышел к ним и увез прежде, чем успели переправиться медувинчане. Ясность рассудка вернулась к Йаге, лишь когда кабан стряхнул их со спины прямо перед избой. Тогда-то ведьма вскинулась: нет времени пугаться да сетовать. Нога у Рьяна распухла, но кровь не сочилась. Сам же он был бледен, как утопник, и только едва слышное биение сердца давало понять, что не мертвец перед нею.
Без подмоги лесного зверья девка не заволокла бы проклятого в баню. Но дальше справляться предстояло самой. Затеплила огонь, чтобы согреть молодца, да и самой перестать дрожать. Осторожно стянула с больного одежду. Бедро выглядело худо. По всему видать, что кость повреждена. И наверняка знатно порвана мышца, иначе не появился бы так скоро отек. В ход шло все: примочки, зелья, целебный дым, заговоры. Пришлось даже руду пустить, и только тогда мало-помалу синюшная нога стала походить на человеческую.
Ведьма сцепила зубы и вытащила пробку из бурдюка. Матушка все еще болела, но в Тень не спешила, а вот Рьян… Ему целебная роса нужнее. Но стоило первой капле налиться у горлышка, Рьян пришел в себя и отстранил сосуд.
– Не для меня собирала, – прохрипел он и закашлялся.
– Ничего, еще раз схожу. Небось ног не сотру.
Но рыжая голова отрицательно мотнулась из стороны в сторону.
– Зорке отдай. Я… не помру. Не дождешься.
Пришлось наново браться за зелья да мази, молить светлых богов о милости. И те отозвались. Не то Йага была им люба, не то северянин. Отек пошел на спад. Лекарка взяла раненую ногу в лубок, а целебное пламя возвращало краску щекам больного. Удалось даже выторговать время, чтобы сбегать к матушке и умыть ее волшебной росой.
Зорка лежала у печи и зябла, хоть и укуталась теплым одеялом, а еще перед уходом дочка натянула на нее вязаные копытца. Но стоило серебристым каплям омыть морщинистые щеки, раскрылась. Йага напоила ее из бурдюка – теперь-то быстро исцелится! – и вновь помчалась к Рьяну. Тот распластался на скамье, как она его и оставила. На спине, тяжело и часто вздымая живот, абсолютно нагой. Но, главное, дышал! Дышал! Ведьма встала рядом на колени, прощупала жилистое тело, но больше ушибов не отыскала. Положила голову на сцепленные ладони, а как банный жар ее сморил, и не заметила.
Очнулась от того, что кто-то гладил ее по сырым волосам. Рьян повернул голову, но боле шевелиться не решался, чтобы не скинуть руки ведьмы, покоившиеся поперек его живота.
– Сказал же, не помру.
Йага растянула потрескавшиеся губы в улыбке.
– Но пытался же…
Молодец приподнялся, пальцы его скользнули по щеке, обрисовали контур рта и замерли под подбородком.
– Не дождешься.
Йага сама потянулась его поцеловать. И как же сладок оказался тот поцелуй! Даже обессиленно откинувшись на скамью, Рьян продолжил хитро коситься. Ведьма провела ногтем по черным дугам на его груди, схожим с крыльями птицы.
– Что они значат?
Северянин прикрыл глаза, упиваясь лаской.
– Первая охота. Я убил селезня. Его крылья достались мне.
Поддавшись порыву, колдовка коснулась узора губами. Рьян распахнул рот и чуть было не застонал в голос, и отчего-то это позабавило Йагу всего больше. Загорелые пальцы скользнули
