я покинула столовую.* * *
— Ой, барышня, я по ярмарке пробегусь, значит, потом к шляпнице, как вы просили, а потом в кондитерскую, м-м-м! — Аглая мечтательно зажмурилась. — Какие здесь пироги да плюшки, барышня, просто пальчики оближешь! Всё-таки здорово в столице, правда?..
— Правда-правда, — покивала я, улыбаясь. К концу недели восторги Аглаи поутихли, но иногда она вновь садилась на любимого конька. Я не злилась — если бы не дворянское воспитание, я бы тоже надоедала маменьке охами и ахами.
Для спокойствия Верданских, Аглая стала моей временной компаньонкой. Но увы, на "курсы для барышень" служанок не пускали, поэтому я отсылала Аглаю до вечера. Очарованная столицей, она даже не спорила, бросаясь на штурм местных лавок и рынков. Уже и платьев себе накупила, и лент всяких, а для меня нашла хорошую шляпницу и магазинчик с кофе. Аглая не разбиралась в кофе и шляпках, зато она, как и все служанки, превосходно собирала слухи. Ей было с чего начать разговор — как никак, хозяйка, провинциальная графиня, в дом к богатому князю угодила!..
Самое обидное, что "пикантные" подробности смотрин пришлось выдумывать мне. Но Аглая очень просила — надо же заговаривать зубы торговкам и лакеям.
— Не забудь, — осадила я болтливую девицу, — в шесть ты должна у театра стоять!
— Помню, барышня, помню! Ну с Великим, побежала я!
Эх, пусти ворону в ювелирную лавку…
В театре царило мрачное оживление. Крепкие молодцы в мундирах не дали мне ни волосы заколоть, ни очки надеть. Только сумочку гардеробщице кинули и повели за собой. Молча.
Ну, руки за спину не заломили — и то хлеб.
— Что случилось? — не выдержала я, приложив ладони к груди. — Господа, не томите. Какие страшные вести вы пытаетесь скрыть?!
Оценив мой правильный выговор и дрожащий голос, мужчины пусть немного, но засомневались. Мало ли, вдруг они так бесцеремонно обошлись… с посланницей княжны, например.
Взвесив все "за" и "против", молодец постраше снизошёл до ответа:
— Его благородие, судебный следователь к вам пожаловал! С убийством актрисы разбираться. Улики, стало быть, на театр указывают, а директор ваш упорствует. Поди у самого рыльце в пушку!
Час от часу не легче!..
Мысль о том, что Темногорский покрывает убийцу, я отмела сразу. Как бы мне не нравился директор, подозревать его в соучастии — это перебор. Темногорский в театре без году неделя и, по словам Ника, он явно человек со стороны. Репетиции тоже давались ему непросто, хотя играл он объективно лучше, чем я.
Чего же следователю понадобилось в театре?.. Темногорский предупреждал нас о визите полиции, но потом Ника, Жани и Миира вызывали в отдел лично, как знакомых погибшей Береники. Поразмыслив, я неодобрительно поджала губы. Ох, чует моё сердце, не нашли они убийцу и решили у нас счастье поискать!
Да-а, если я права, Темногорский, должно быть, в лютом бешенстве. Остановить работу по прихоти полиции… Надеюсь, обойдётся без скандалов!
Тем временем молодцы постучали в директорскую дверь и, получив разрешение, впихнули меня в кабинет.
— Добрый день, милая барышня, — произнёс какой-то человек, сидевший против света. Яркое полуденное солнце за его спиной заставило меня болезненно сморщиться. После тёмного коридора перед глазами танцевали игривые зайчики. Кто-то взял меня за локоть и потянул за собой, к столу директора. Когда проморгавшись, я увидела Темногорского, то чуть не споткнулась на ровном месте!..
Сегодня он больше напоминал ворона — весь в чёрном, высокий, раздражённый. Человек в кресле составлял ему неплохой контраст — пухлый как шарик мужчина средних лет, светловолосый, но уже заметно полысевший. Форма смотрелась на нём откровенно нелепо. Я бы успокоилась, если бы не его взгляд. Жадно изучающий, прилипчивый, самодовольный, как у прожжённой сплетницы, которая гордится компроматом на каждого знакомца.
— Добрый, — эхом отозвалась я, понимая, что от доброго дня остались только рожки да ножки.
— Девицы в вашем театре как на подбор, господин Темногорский, — поцокал языком следователь, — ей годочков-то восемнадцать есть, а?..
— Спросите у Юлианы, — сдержанно ответил директор, но в глазах его мелькнула насмешка, — это она прислала к нам птицу Сирин. На договоре подпись её высочества.
Фамильярная ссылка на княжну следователю не понравилась. Он тяжко повздыхал — мол, куда нам, простым смертным, до княжны, и уставился на меня:
— Что ж, давайте с вами поговорим, милая барышня. Присаживайтесь. Судебный следователь Прохор Сосновский, я занимаюсь убийством небезызвестной вам актрисы Береники Ломтевой. Представьтесь, пожалуйста. Господин Темногорский сказал, что вы приезжая. Откуда, позвольте узнать?..
Я покорно назвала своё имя, со скрипом проглотив ненужную сейчас "графиню". Зачем привлекать к себе лишнее внимание?..
— Я родилась близ Синегорска. До семи лет жила в имении, а когда отец умер, мы с мамой переехали в Ладанью. Мне уже двадцать, господин следователь, и я вполне взрослая, — добавила, вспомнив его первый вопрос.
— Ладанья-Ладанья, прекрасное место для юной барышни, — томным голосом подбодрил меня Сосновский… Кажется, я недавно слышала эту фамилию. — Как вы попали в столицу?
— Выиграла конкурс, который проводила её высочество. Вам, наверное, господин Темногорский уже всё рассказал.
Стоящий рядом директор надменно хмыкнул, намекая, что вести диалог с полицией он не намерен. Нашла коса на камень, называется!..
— Прямо взяли и выиграли? — по-дурацки удивился Сосновский. — Столичный конкурс? У меня вот другие сведения, госпожа Сиринова. Слухи ходят, что вы сговорились с некой Марьяной, фрейлиной княжны. Она вашу работу княжне подсунула, а вы в благодарность роль ей главную дали. Может, и Береника покойная была в этом замешана?
Ух, какая я вероломная!.. Господину Сосновскому бы пьесы писать, а не в полиции работать!
— Вы ошибаетесь, — мягко поправила я, не желая ссор и проблем, — первого числа я была в Ладанье с маменькой, дядей и горничной, Аглаей. На почту днём ходила, за языческим вестником. Мне как раз письмо пришло из театра. Да и с господином Темногорским мы на следующий день повстречались, рано утром…
Следователь аж вперёд подался, перевалившись грузным телом. Выражение его лица стало каким-то хищным, неприятным, но стоило моргнуть — и наваждение рассеялось.
— Ну-ка, а что вы с господином Темногорским делали утром? Директор ваш дюже молчалив, может,
