По номеру Марии Мюрвалль отвечает автомат: «Обслуживание этого абонента прекращено». Никакого другого в списке нет. Половина десятого.
После тренировки Малин чувствует усталость. Когда мускулы растут, они протестуют и вибрируют. А после встречи в университете мозг словно в тумане.
Может, хоть ночь будет спокойной? Ничто так не отгоняет кошмары, как физические нагрузки и умственные усилия. Тем не менее покоя нет, на душе тревожно. Она чувствует, что не может больше находиться в квартире, несмотря на холод снаружи.
Малин вскакивает, надевает куртку, по привычке застегивает кобуру и снова покидает дом. Она идет вверх по Хамнгатан, к площади Фильбютерторгет, и далее в сторону замка, кладбища, где покрытые снегом монументы охраняют тайны своих владельцев. Малин смотрит в сторону кладбищенской рощи. Иногда она ходит туда, чтобы любоваться цветами. Пытается ощутить присутствие мертвых, услышать их голоса, представляет себя супергероем, наделенным фантастической силой, преодолевающим власть трех измерений.
Свист ветра.
Тяжелое дыхание мороза.
Малин замирает.
Обвисшие дубы. Мерзлые ветви застыли в воздухе, как черный дождь.
У ее ног горит несколько свечей. Венок серым кольцом лежит на снегу.
«Вы здесь?» — мысленно спрашивает она.
Но все тихо, пусто и неподвижно.
«Малин, я здесь», — слышится ей.
А вечер убийственно холоден и суров. Покинув рощу, она идет вдоль кладбищенской стены и далее, через Валлавеген, вниз, в сторону водонапорной башни и инфекционной клиники.
Мимо квартиры родителей.
Там что-то не так. В окне квартиры виден красноватый свет. В чем дело?
Я никогда не забываю потушить.
20
Она входит в подъезд и включает свет.
Достает мобильный, набирает домашний номер родителей — кто бы ни был там, наверху, звонок собьет его с толку. Но, собираясь нажать кнопку вызова, она вспоминает, что родители отключили телефон.
Не вызывая лифта, Малин как можно осторожнее ступает в своих ботинках от «Катерпиллар». Три пролета вверх. Она чувствует, как потеет спина.
Дверь не взломана, ничего подозрительного.
Но через глазок сочится свет.
Малин прикладывает ухо к двери и прислушивается — тишина. Она заглядывает в щель почтового ящика: кажется, свет идет с кухни.
Она берется за дверную ручку.
Вытащить пистолет?
Нет.
Дверь скрипит, когда она тянет ее на себя. Из родительской спальни доносятся приглушенные голоса.
Потом все смолкает, но она различает, как там кто-то шевелится. Они ее слышали?
Малин резко открывает дверь в спальню.
Туве на зеленом покрывале возится с джинсами, пытаясь застегнуться, но пальцы не слушаются.
— Мама…
На другом конце кровати тощий длинноволосый парень натягивает черную футболку с эмблемой тяжелого рока. У него неправдоподобно белая кожа, как будто никогда не знавшая солнца.
— Мама, я…
— Ни слова, Туве, ни слова.
— Я… — вторит парень ломающимся голосом. — Я…
— И ты тоже молчи. Молчите оба. Одевайтесь.
— Но мы одеты, мама.
— Туве, я тебя предупредила.
Малин выходит из спальни, кричит, закрывая за собой дверь:
— Выходите оба, когда оденетесь!
Хочется кричать и кричать, но зачем? Нельзя же сказать: «Туве! Ты появилась на свет случайно — просто порвался презерватив. Хочешь повторить мою ошибку? Ты думаешь, это весело — стать матерью в твоем возрасте, даже если ты любишь своего мальчика?»
В спальне шепот, хихиканье.
Через пару минут они выходят. Стоя посреди зала, Малин указывает на диваны.
— Туве, садись сюда. А ты кто такой?
«Симпатичный, — думает Малин, — но бледный. Но боже мой, ему же не больше четырнадцати, а Туве, Туве, ты еще совсем маленькая девочка!»
— Я Маркус, — отвечает бледнолицый, отбрасывая со лба волосы.
— Мой друг, — поясняет Туве с дивана.
— Это я поняла, — говорит Малин. — Я умнее, чем ты думаешь.
— Я учусь в школе в Онестаде, — добавляет Маркус. — Мы познакомились несколько недель назад на вечеринке.
Что за вечеринка? Туве была на вечеринке?
— Маркус, у тебя есть фамилия?
— Стенвинкель.
— Можешь идти, Маркус.
— Можно мне попрощаться с Туве?
— Надевай свою куртку и иди.
— Мама, я правда его люблю! — заявляет Туве, но хлопок входной двери заглушает ее слова.
— Звучит весьма решительно.
Малин садится на диван напротив дочери. В комнате темно, она закрывает глаза, вздыхает. Но потом ее снова охватывает негодование:
— Какое «люблю»? Туве, тебе тринадцать. Что ты понимаешь в таких вещах?
— Очевидно, ровно столько же, сколько и ты.
Негодование исчезает так же внезапно, как и появилось.
— Вот так ты занимаешься с Филиппой? Туве, зачем нужно было лгать?
— Я думала, ты разозлишься.
— На что? Что у тебя есть приятель?
— Нет, на то, что я ничего тебе не сказала. И что мы пришли сюда. И что у меня есть то, чего нет у тебя.
Последние слова больно задели Малин. Это было неожиданно, и она поспешила отмахнуться от них и переключилась на другое.
— Будь осторожна. Со всем этим ты можешь нажить себе кучу проблем.
— Мама, это как раз то, чего я боялась, — ты видишь одни проблемы. Думаешь, я глупа и не понимаю, что вы с папой произвели меня на свет по оплошности? Кто сознательно обзаводится детьми в таком возрасте? Но я буду осторожнее.
— Туве, что ты говоришь? Ты не была оплошностью! Кто тебе такое сказал?
— Я знаю, мама, но мне тринадцать, а в тринадцать у девушек уже есть парни.
— Кино с Сарой, уроки с Филиппой… Какой же надо быть дурой! И как давно вы вместе?
— Скоро месяц.
— Месяц?
— Неудивительно, что ты ничего не замечала.
— Это почему же?
— А ты как думаешь, мама?
— Я не знаю, подскажи мне.
— Стенвинкель. Его зовут Маркус Стенвинкель, — с важностью выговаривает Туве.
Потом обе умолкают.
