глоток. — Андрей рано уходит и поздно приходит, мы проводим вместе часа два в день, чаще меньше. Приносит иногда мне черные коробочки, а внутри бриллианты.
— И ты недовольна?
— Иногда такое ощущение, что у него кто-то есть и эти подарки без повода — способ извиниться за измену. Разве можно работать неделю без выходных, лететь на работу, как на праздник? Может и спит с секретаршей, многие так делают.
Я нервно размешиваю в кофе то, чего нет, у меня ведь кофе без сахара.
— Да не спит он ни с кем, не переживай.
— Откуда ты знаешь?
— Такие, как он, не изменяют женам. Андрей слишком правильный, еще уверен, что однолюб. Если выбрал женщину, то будет верен ей всю жизнь. Он же всегда жил по своим высоким нравственным стандартам, еще и слишком честный для романа на стороне. Так что бриллианты — это просто знак внимания.
— Интересно, что было бы, если бы я решила уйти от него, — Дима также отстранен, как и в начале разговора, словно мы говорим о незнакомых людях.
— Не отпустил бы. Мне кажется, Андрей простил бы тебе что угодно. Он по-настоящему любит тебя.
— Мне так тяжело сейчас, — я прикусываю губу до боли и продолжаю: — Постоянно думаю о том, как я смогла решиться, как могу врать ему в лицо. Я ведь была уверена, что хорошая. Выходит, что я та еще сука. Дима, я так запуталась, все в голове перемешалось. Не знаю, что будет правильно сделать, не знаю, как остановить то страшное, что будет. Такая история не закончится ничем хорошим. Возможно, стоило бы остановиться прямо сейчас, только я не могу… Иногда целый день валяюсь на кровати и все думаю, думаю обо всем подряд, меня убивают мои мысли.
— Что тебе сказать, Мира? Ты сама виновата в том, что происходит в твоей жизни.
— Неужели тебе совсем меня не жаль?
Я так много рассказала Диме и надеялась на его поддержку, мне хотелось услышать что-то обнадеживающее. Он же по-особенному поджимает губы, а в глазах появляется не то пренебрежение, не то очередная игра. Наклонившись ко мне, он говорит:
— Ни капли, — смотрит прямо в глаза и продолжает: — Ты вызываешь у меня кучу других чувств: желание, восхищение, страсть, нежность, радость, интерес, безумие, отрешенность, отчаянье, иногда гнев. Ты можешь вызывать практически что угодно, но только не жалость. Для жалости ты слишком хороша, Мира.
— Мог бы просто признаться, что не умеешь сочувствовать. Ни к чему был этот спектакль с красивым монологом.
— Если я не сочувствую тебе, значит вовсе не умею сочувствовать? Интересные выводы, — хихикает Дима, что злит меня еще сильнее.
— Да, ты просто эгоист, привык жить один и думать только о себе, поэтому так пренебрежительно ко мне относишься. В глубине души ты жестокий, тебе чуждо все простое и хорошее, вечно ищещь какой-то подвох. Ты тяжелый человек и иногда бываешь просто невыносимым! Так часто делаешь вид, что я тебе безразлична, говоришь, что тебе все равно приду я или нет, но я знаю, что я тебе нужна. Почему-то тебе нравится быть мудаком.
Красивые черные глаза застилает чуть менее красивая пленочка гнева. Обычно после такого тяжелого вздоха Димы и происходит что-то плохое. Возможно, я наговорила лишнего, не отрицаю. Даже признаюсь, что я верю не во все, что только что произнесла. Мне просто обидно, и когда мне больно, я сильно кусаюсь.
— Ну-ка повтори, кто я.
Я не могу повторить, потому что Дима подвигается вплотную ко мне и хватает за толстую золотую цепочку. Мне слегка не хватает воздуха, в глазах Димы даже не злость, лишь опасная игра. Он сжимает все сильнее, в определенный момент мне кажется, что он меня задушит: слишком уж много наслаждения он получает от контроля. Я все это время смотрю ему в глаза, смотрю и уже забываю дышать.
— Ну придуши, — выдавливаю я.
Еще секунду Дима держит цепочку, затем отпускает, и на губах появляется странная безумная улыбка. Всего мгновение, и его губы впиваются в мою шею, какие смешанные чувства. Только что я верила, что он меня придушит, теперь же сгораю от страсти. Дима умеет целовать в шею так, что я невольно начинаю ерзать на стуле. Его руки уже под моей шелковой золотой рубашкой мнут грудь, слышу, как учащается дыхание Димы, мне тоже хочется поцеловать его. Дима же не дает и сажает меня прямо на стол. Никто не следит за тем, как именно я села, и обе чашки летят на пол. Я хочу глянуть насколько все плохо, только Дима надавливает мне на плечи и приходится лечь на стол.
Постепенно с меня слетают брюки и лифчик, рубашка каким-то образом остается. На Диме тоже нет майки, и я хорошо чувствую тепло его тела. Я уже достаточно возбуждена, меня всегда заводит, когда он в меру грубый, когда я и представить не могу, что меня ждет. Дима же считает, что еще недостаточно, и такое вытворяет с моей грудью, что я уже постанываю без остановки. Его руки иногда надавливают мне на шею, иногда идут все выше по ляжкам к промежности, но в самом интересном месте останавливаются. Безуспешно двигаю бедрами, слишком долгое ожидание, меня сейчас разорвет. Лучше бы Дима придушил меня. Справляться с желанием, которое преднамеренно доводят до пика, а потом отпускают, тяжелее, чем кажется. После долгого поцелуя с языком Дима лишь слегка касается моих половых губ.
— Трахни меня, — не выдерживаю я.
— Скажи это еще раз, — томно шепчет мне в ухо Дима.
— Да трахни ты уже меня!
Дима проводит языком по моим губам и мучительно медленно вводит в меня два пальца. Я, изголодавшаяся до ужаса, сама начинаю двигать тазом все быстрее и быстрее. Со мной происходит что-то страшное, меня всю сейчас разорвет, а Дима лишь смотрит и улыбается. Нравится ему это делать со мной? Пальцев мне недостаточно, еще и их даже нет. Наконец-то чувствую Диму в себе, и сразу же наступает оргазм. У меня еще не было такого, чтобы кончить мгновенно после того, как мужчина вошел. Только это не конец, оказывается на столе можно попробовать не так уж и мало поз. Пять оргазмов, один за одним, меня так выкручивало на высоком столе, что я не была уверена, что не свалюсь. Чего только не было. На эти полчаса я превратилась в сплошной комочек удовольствия. Когда наконец увидела, как кончил Дима, удивилась, что я, оказывается, умею дышать.
— Сейчас еще кофе сделаю. Не слазь со стола: слишком
