перфомансе были задействованы около сорока человек — такой внушительной массовки ДК Москворечье еще не видел.
Всё действо закончилось исполнением старинного цыганского романса «Разлука», который Пономарёва пела с огромной внутренней силой, а на аудиозаписи слышны возгласы «браво!», «шизгару давай!» и хаотичные аплодисменты.
«Перед московским выступлением «Поп-механики» у нас было две репетиции, одна из которых состоялась непосредственно на саундчеке, — вспоминает Витя Сологуб. — Поэтому на концерте происходила полная дурка. Никто не знал, что будет дальше — постоянно игралась целотонная гамма, потом фрагменты из Matt Bianco. Я на всю жизнь запомнил, как нервничал Курёхин, топал ногами и орал: «Ля-бемоль, дураки! Блядь, ля-бемоль... Ты играй, а ты молчи!» Вот такой у нас был дебют».
Репетиция оркестра
Аудитория мне не только не мешает, но, наоборот, я лучше сосредотачиваюсь. И вообще, я не студийный музыкант, а концертный.
Сергей Курёхин
После концерта в ДК Москворечье перед полумертвым от усталости Курёхиным нарисовались два очкастых студента. Одного из них звали Пит Колупаев, а второго Миша Кучеренко. На диком энтузиазме от услышанного они предложили Маэстро выступить на следующий день в общежитии МИФИ. «Да, было бы неплохо сыграть еще раз, — задумчиво сказал Курёхин, — поскольку сегодня нам удалось записать далеко не всё. Попробуем эти куски переиграть заново».
Ровно в полдень банда джазменов двинулась пешком из ДК Москворечье в сторону общежитий МИФИ. Делегацию возглавлял Капитан, за ним шли братья Сологубы, Бутман, Африка, Пономарёва, Кумпф и Сергей Летов. Замыкавший колонну Миша Жуков задумчиво поинтересовался: «Ребята, а нас не свинтят?» «Не, всё нормально будет», — задорно ответил Пит Колупаев, даже не подозревая, в какой шизофренический детектив он сейчас ввязывается. Дело в том, что кларнетист Ханс Кумпф пригласил в общежитие МИФИ нескольких приятелей-американцев. Их паспорта положили поглубже в ящик стола, чтобы подслеповатая бабушка-вахтер ничего не заметила. Институт был полусекретный, и иностранцы там не предполагались даже в страшном сне. В этот момент, услышав отзвуки саундчека, в зал заглянул комсомольский оперотряд. Раскованные американцы что-то громко обсуждали, и иностранная речь не укрылась от будущих строителей коммунизма. «А это еще кто?» — по-ленински строго спросили дружинники у притихшего Колупаева. «А это наши друзья, эстонские музыканты!» — бойко отрапортовал будущий организатор легендарного Подольского рок-фестиваля.
Но комсомольцы оказались не дураки. Они оперативно вызвали на подмогу замдекана товарища Беляева, который по совместительству являлся сотрудником службы госбезопасности. «Что здесь происходит? — сурово гаркнул Беляев, обдав музыкантов запахом сильнейшего перегара. — У вас есть разрешение выступать?» «А это Сергей Курёхин и наши ленинградские друзья, — выкрутился Колупаев. — Они вчера играли в ДК Москворечье, исполняют традиционный джаз».
«Джаз бывает разный», — мудро заметил заместитель декана и направился в сторону вахты. Обнаружив там американские паспорта, Беляев мгновенно перестал дышать. С побагровевшим лицом он отвел Пита Колупаева в сторону и, заикаясь от волнения, негромко произнес: «Значит, так... Я ничего не видел. И ты ничего не видел. И никакого Курёхина здесь не было. Товарищ Колупаев, вы меня хорошо поняли?»
На языке местной, слегка зазеркальной логики это означало, что концерт всё-таки разрешен. Так было выгоднее для всех — мол, никаких происшествий не случилось. Беляев тут же успокоил комсомольцев: «Всё нормально, это наши друзья! Звонить никуда не надо, я сам в понедельник позвоню». И вместе с оперотрядом занял место в зрительном зале. Как говорится, чтобы ничего не случилось. На всякий случай.
Итак, в воскресение 15 апреля 1984 года «малая» «Поп-механика № 3» каким-то чудом всё-таки состоялась. Зрителей было немного, но они присутствовали на поистине уникальном событии — насколько мне известно, в последующие двенадцать лет оркестр Курёхина в общагах не выступал.
Капитан виртуозно дирижировал музыкантами, попеременно играя то на рояле, то на двух флейтах. Колонок на сцене не было, и звук в зал шел чистый, как слеза комсомолки. Программа длилась около часа, и после ее окончания товарищ Беляев вышел из зала морально удовлетворенный. По-видимому, будущий депутат Мосгордумы ожидал разбрасывания антисоветских листовок, чтения стихов запрещенных поэтов-диссидентов или группового секса. Но всё закончилось на удивление спокойно.
После выступления Курёхин наконец-то смог перевести дух и задержался в гримерке — как говорится, «попить чайку». До поезда в Питер оставалось много времени, и Капитан расслабленно общался с организаторами и студентами. Отвечая на вопрос «А кто такой капитан Африка?», Сергей несколько неожиданно стал критиковать «Аквариум». Больше других в этот вечер досталось Гребенщикову, который, с точки зрения Капитана, совершенно не управляет группой. И поэтому музыканты творят в ней всё что хотят.
«К примеру, Ляпин, — рассуждал Курёхин. — Всё пилит на своей гитаре и пилит. Зачем, спрашивается? Как делать не надо, я видел в фильме «Репетиция оркестра». Доводить ситуацию до такого абсурда я точно не намерен. У меня в оркестре всё будет не так! Я буду дирижировать и стану непосредственно автором проекта. А музыканты будут меня слушать».
Вернувшись в Ленинград, Курёхин решил провести концерт «Поп-механики» в стенах Ленинградского университета им. Жданова. Сама акция изначально подразумевала скандал, поскольку выпускник ЛГУ Борис Гребенщиков еще со времен тбилисского рок-фестиваля был объявлен в родном университете персоной нон грата.
«Почему-то университетские власти Сережу терпели и даже позволили устроить концерт, — вспоминает БГ. — А меня ненавидели лютой ненавистью, как во времена царской охранки».
И в этой рискованной ситуации неуемный мозг Курёхина начал работать в сторону «устроить что-нибудь эдакое». «Я хочу затеять скандал, — писал Сергей Владу Макарову. — Такой скандал, которого еще не было в советском роке за последние годы».
Напомним, что этот концерт планировался осенью 1984 года — в самый разгар прессинга на рок-музыку. Поэтому Капитан ломанулся вперед на красный свет. Доподлинно не известно, каким образом Сергею удалось убедить администрацию разрешить концерт. Допускаю, что он поклялся «делом Ленина, делом партии», что «никакого Гребенщикова здесь не будет». Не только на сцене, но даже в зале. И Курёхину поверили.
Это обстоятельство и послужило основой перфоманса, названного впоследствии «Поп-механикой № 12». Номер акции объяснялся просто — она проходила в учебном корпусе под названием «Здание двенадцати коллегий».
Концерт начался мрачно. Музыканты «Аквариума», «Кино», «Странных игр» и «Звуков Му» молча вышли на сцену, молча подняли рояль и унесли его в неизвестном направлении. Шоу получилось драйвовым и злым. Курёхин сознательно отрезал себе путь к отступлению, и играть ему пришлось на детском банджо и саксофоне. Он экспрессивно дирижировал биг-бендом, в который помимо питерских музыкантов вошли саксофонист
