Внезапно меня осенило, что мне есть к кому обратиться за советом. Мой коллега Мейрион Томас работал профессором хирургии в Королевской больнице Марсдена в Лондоне. У него, пожалуй, в подобных операциях было опыта больше, чем у кого бы то ни было на свете. Мы с Мейрионом уже долго работали вместе, хорошо знали друг друга и не раз оперировали совместно – просто ни одному из наших общих пациентов не требовалась столь радикальная операция.
Я несколько раз безуспешно пытался ему дозвониться – каждый раз в трубке голос на французском сообщал, что установить соединение невозможно. Время было на исходе. Я настолько отчаялся, что решил попробовать отправить СМС со своей «Нокии». Шел дождь, и под его оглушительный стук о крышу хижины я написал профессору: «Не могли бы вы в СМС рассказать мне, как ампутировать руку вместе с плечом». Я отправил сообщение около шести вечера и примерно в одиннадцать лег спать, выполнив еще одно кесарево сечение. Около полуночи мой телефон, уже несколько дней не издававший ни звука, внезапно затрезвонил. Я не верил своим глазам – пришло сообщение от Майриона:
НАЧНИ С КЛЮЧИЦЫ. УДАЛИ СРЕДНЮЮ ТРЕТЬ. ОТДЕЛИ ПОДКЛЮЧ. АРТ. И ВЕНУ. РАЗДЕЛИ БОЛЬШИЕ НЕРВНЫЕ ПУЧКИ ВОКРУГ НИХ. ЗАТЕМ ПЕРЕЙДИ К ПЕРЕД. ГРУД. СТЕНКЕ И ОТДЕЛИ БОЛ. ГРУДНУЮ ОТ ОСТАВШЕЙСЯ КЛЮЧ. ОТДЕЛИ МЕСТО КРЕПЛЕНИЯ МАЛ. ГРУД. И (ОЧЕНЬ ВАЖНО) ОТДЕЛИ ОСНОВАНИЕ, ДОБЕРИСЬ ДО ПЕРЕД. ЗУБЧ. МЫШЦЫ. ЗАВЕДИ РУКУ ЗА ЛОПАТКУ, ОТДЕЛИ ВСЕ МЫШЦЫ, КРЕПЯЩИЕСЯ К ЛОПАТКЕ. ЧТОБЫ ОСТАНОВИТЬ МЫШ. КРОВОТЕЧЕНИЕ, НАЛОЖИ НЕПРЕР. ШОВ. ЛЕГКОТНЯ! УДАЧИ. МЕЙРИОН[62].
Конец СМС.
Итак, передо мной была инструкция по проведению этой радикальной ампутации. Правда, я не до конца понимал, где именно нужно делать разрезы. Оживившись, я выскочил из кровати, включил свет и схватил привезенную с собой из Великобритании газету. Положив ее на пол, я представил, что передо мной пациент и его рука. Теперь, когда я знал, как это сделать, нужно было определиться, как закрыть рану. Я ходил кругами вокруг газеты, пока не придумал, как выполнить разрез и где расположить кожные лоскуты, чтобы закрыть рану, когда полностью удалю его плечо и лопатку.
Я лег спать в приятном предвкушении, но утром проснулся с сильной тревогой. Операция – это, конечно, хорошо, только вот многим пациентам после нее требуются тщательный послеоперационный уход и поддержка, и они могут потерять много крови, которую нужно восполнить. Выдержит ли он? Хватит ли у нас донорской крови?
Приняв бодрящий душ, я стал ждать машину, на которой нас должны были отвезти в больницу. Первым делом я наведался к своему юному пациенту, чье состояние было намного хуже, чем накануне. Ждать больше было нельзя. Я пошел в операционную, где застал двух медсестер-анестезиологов. Они были очень опытными, и я поделился с ними своими планами.
– Мы никогда не делали ничего столь серьезного, – ответили они мне, – и у нас не так много крови.
Я принял их слова к сведению. Ситуация была непростой. Без операции парня ждала неминуемая смерть. С другой стороны, если бы я провел операцию и он в результате умер бы, а потом выяснилось, что в больнице прежде подобных процедур никогда не проводилось, это могло изрядно подпортить отношения между мной, больницей и местными жителями. Во многих смыслах было намного проще дать юноше умереть, но я просто не мог этого допустить. Я должен был дать ему шанс выжить.
Я пошел к его матери и объяснил ей, что хочу сделать, рассказав обо всех сопутствующих рисках и дилеммах. Пришел анестезиолог, сказав, что есть лишь один пакет крови, которая подходит парню по группе, и больше взять негде. Он добавил, что готов помочь с операцией, но делать ее нужно в ближайший час, потому что его жене очень нездоровилось и ему нужно было домой.
– Но это займет не менее трех-четырех часов, – возразил я.
– Ладно, – ответил он. – Тогда давай займемся этим завтра с утра.
В ту ночь я не мог уснуть, переживая по поводу принятого решения. Вернувшись на следующий день в палату, я поздоровался с парнем, у которого к тому времени уже вовсю развивался сепсис. Я забеспокоился, не упустил ли возможность помочь ему. Оперировать или нет?
Я вышел, чтобы собраться с мыслями, а когда вернулся, застал паренька уже под общим наркозом. Решение было принято вместо меня.
В операционной не было нужных ремней, поэтому пришлось зафиксировать пациента в необходимом положении – лежа на правом боку, – привязав его простынями. Я проверил все инструменты – мне помогал операционный медбрат, которому я теперь полностью доверял. Выписав полученное от Мейриона сообщение на клочок бумаги, я повесил его на стену операционной, чтобы заглядывать туда по необходимости.
Я начал с разреза над ключицей, который продолжил под мышкой, а затем вокруг плеча над лопаткой. Отделил ключицу с помощью пилы Джильи, представляющей собой проволочное витое полотно[63], крепящееся к двум ручкам, за которые нужно поочередно тянуть быстрыми движениями, пока кость не будет распилена. Предельно аккуратно отделив подключичную артерию и вену, я проследил за тем, чтобы не дать разойтись наложенному ранее шву – это привело бы к обширному кровотечению. Затем я отделил все нервные корешки, ведущие от шеи к руке. Скрупулезно следуя указаниям Мейриона, отделил все мышцы, мешавшие удалению лопатки, костей плечевого сустава и ключицы, а вместе с ними и уже полностью пораженных инфекцией плеча и предплечья.
НА ЭТУ ЧАСТЬ ОПЕРАЦИИ УШЛО ПРИМЕРНО ДЕВЯНОСТО МИНУТ. В ИТОГЕ У МЕНЯ В РУКАХ ОКАЗАЛОСЬ НАГРОМОЖДЕНИЕ КОСТЕЙ, МЯГКИХ ТКАНЕЙ И ГАНГРЕНЫ – ВСЕ ЭТО Я СЛОЖИЛ В СТОЯЩИЙ РЯДОМ С ПАЦИЕНТОМ КОНТЕЙНЕР.
Медбрат к этому времени уже сдавливал все очаги кровотечения, и, в точности следуя указаниям Мейриона, я наложил на оставшиеся мышцы непрерывный шов, остановив тем самым кровь. На полу было немало крови, и анестезиолог решил, что пора использовать тот единственный пакет, что был в распоряжении.
Поняв, что подготовленных мной кожных лоскутов с лихвой хватит, чтобы закрыть рану, я приободрился. Мне даже пришлось срезать часть кожи, чтобы идеально закрыть рану. Установив две дренажные трубки, мы медленно вывели пациента из наркоза и несколько часов держали его в послеоперационной палате. Когда он полностью пришел в себя, я пошел сообщить его матери, что все прошло хорошо. Поскольку ему было всего шестнадцать, а серьезные осложнения вроде проблем с сердечными клапанами, которые порой сопутствуют столь сильному сепсису, отсутствовали, у него были все шансы на полное выздоровление. И действительно, к моменту моего отъезда несколько недель спустя он уже был на ногах и выглядел весьма здоровым и довольным.
Между тем в последующие дни наша маленькая больница в Рутшуру – прежде тихое место, где просто лечились люди, – оказалась переполнена ранеными. Борьба между представителями воюющих сторон резко обострилась. Группировка Нкунды пошла в наступление против конголезской армии и хуту, сражавшихся заодно с ними, и вскоре начавшая доноситься до нас стрельба уже не утихала. Больница открыла ворота, и вскоре в нее повалили всевозможные раненые – кто пешком, кто на машинах или в кузовах грузовиков. Вскоре больница уже не справлялась – на каждой койке лежало по два-три человека, а многих и вовсе приходилось размещать на полу. Бои к тому времени велись непрерывно, и теперь мы не только лечили раненых, но и укрывали на территории больницы сотни мирных жителей. Они пришли, спасаясь от боевых действий, – больница стала их убежищем. Сотни семей с брезентовыми палатками расположились на ее территории.
