исчезла, Таль ее отпустил. Это был просто секс. Ничего больше. Она ушла и, наверное, к лучшему. Нет, однозначно, к лучшему. Ему не нужны были такие осложнения в жизни, не со всем, что происходило.
Но он не мог перестать думать о ней. Единственная причина, по которой он трахнул свою горничную, заключалась в том, что ему надоело думать о Мише. Это говорило о нем, как о похотливом засранце, но он был парнем, а большинство парней были похотливыми засранцами.
И он пока не знал ее. Не совсем.
Скорость и мощь, с которой он влюбился в нее, поразили его. Таль был мужчиной — любил трахаться, драться, Бога и свою страну. Сердечные дела лучше оставить нюням и женщинам. Миша должна была стать просто приятным времяпрепровождением. Сложной задачей, вызовом, грязным секретом.
Но она оказалась чем-то большим. Она была и веселой, и умной, и понимающей, и… и много какой еще. Он видел, что рядом с ним она чувствовала себя лучше. Знал это, потому что чувствовал то же самое; она делала его лучше.
Что за нахрен.
Он выехал на пустое поле и остановил машину. Солнце садилось, поджигая горизонт. Он чувствовал себя дерьмово. Ему хотелось быть с ней, хотелось забрать ее боль. Но он не мог, потому что не только являлся причиной этой боли, но и его ждала работа. Работа, которая позвала его, пока она плакала на полу.
Как человек может выбрать между тем, что он знает, и тем, что любит?
Со встречного направления подъезжала еще одна машина. Таль заглушил двигатель и глубоко вздохнул. Что ж, видимо, он сделал свой выбор. Две недели, потерянные в итальянской мечте, не отменили работу всей его жизни. Не изменили миссию. Он должен помнить об этом.
Но как же ему хотелось забыть.
Когда он выбрался из машины, ему навстречу мчалась старая модель «Хамви» (прим.: армейский пикап). «Хамви» уже давно списали из итальянской или греческой армии. Все артиллерийские установки с корпуса были сняты, и на первый взгляд он выглядел как старый джип. Автомобиль с визгом остановился рядом с ним, и из него вышел Руиз.
— Привет, что нового? — спросил Таль, прислоняясь к передней части своего «Рейндж Ровера».
— Цель покидает страну. Разведка донесла, что у нас есть примерно неделя, а потом мы вернемся к делу, — пролепетал Руиз.
Таль кивнул.
— Хорошо. Что мы должны делать в это время?
— Нас отзывают.
— Серьезно?
— Серьезно. Мы должны доставить все отчеты и фотографии в штаб для разбора полетов, они хотят использовать этот перерыв как возможность наверстать упущенное, чтобы все было готово, когда дело отправится в суд, — объяснил Руиз.
Безусловно, Таль должен был узнать эту информацию первым, но избегал новостей по электронной почте. Придумывал оправдания, чтобы как можно дольше пробыть с Мишей. В этой миссии он был главным и старшим по званию, вел операцию намного дольше Руиза. Обычно он упивался тем, что узнавал все первым, — преимущество быть главным. Теперь же ему просто хотелось переложить ответственность на кого-нибудь другого.
Времени недостаточно. Абсолютно недостаточно. Мне нужно больше времени с ней. Она почти уехала, зачем мне быть здесь?
— Хорошо, — вздохнул Таль.
Руиз посмотрел на него.
— Уверен?
— Я, бл*ть, заикаюсь?
— Ладно, чувак, просто будь у вертолета к шести, — рявкнул его напарник.
— Я буду.
— Лучше тебе быть.
Руиз кинул на него прощальный взгляд, а затем потопал обратно к своей машине. И рванул с поля.
Таль понимал. Долгое время они были только вдвоем. Холодные зимы в Москве, быстрые перестрелки в Рио, опасные убежища в Кувейте. Руиз ревновал; его напарник нашел нового напарника.
К счастью для него, это партнерство не могло продолжаться долго.
Таль не хотел идти в штаб. Он никуда не хотел идти. Ему как можно быстрее хотелось вернуться в Рим. Опуститься на колени у ног прекрасной танцовщицы и просить прощения. Просить пощады. Поделиться всеми своими секретами и ложью и посмотреть, действительно ли она говорила серьезно о том, что чувствует к нему то же, что и он к ней. Конечно, ему было легко так думать — он знал о ней все.
А она знала о нем очень мало.
Ложь обычно давалась Талю без проблем. Она являлась частью его работы, почти частью его существа на тот момент жизни. Он, не задумываясь, использовал ее, чтобы получить желаемое, чтобы узнать то, что ему нужно. Он практически никогда не тратил время на то, чтобы поразмыслить о своих чувствах, проверить: испытает ли он какую-либо вину или раскаяние. На самом деле, он обычно старался уделять чувствам как можно меньше внимания.
Миссис Рапапорт излечила его от этого, дала ему очень здоровое напоминание о том, что такое чувство вины и раскаяния.
Может так и должно быть, Миша. Несмотря ни на что, ты была лучшей миссией, которую мне когда-либо доводилось выполнять.
Глава 16
— Амальфитанское побережье —
Боже, Позитано был прекрасен.
Миша впитывала в себя впечатления. Оставив багаж в отеле, сразу же отправилась на пляж. Зарылась ногами в песок у кромки воды и просто стояла. Позволила волнам разбиваться о ее ноги, пока сама смотрела вдаль.
Таль оставил ее в гостиничном номере в Риме, но не на полу — сначала помог ей лечь в постель. Подарив на прощание медленный поцелуй. Как же грустно. Он не сказал, о чем был его телефонный звонок, но по его поцелую она догадалась. Он должен был уехать. Возможно, на пару дней.
Через несколько дней сама Миша уезжала в Позитано.
Это было прощание, фактически молчаливое. Слов и так было сказано достаточно. Вероятно, даже слишком, и они еще долго будут рвать ее сердце. Миша уже была надломлена, она не могла вынести мысли о прощании.
Он не вернулся. На ее телефон поступил звонок, но она собирала вещи и в тот момент держала в руках ее с Майком фотографию. Она сбросила вызов, не ответив. Так лучше.
Слов слишком много. Не впускай их.
В ночь перед отъездом из Рима она прослушала оставленное им голосовое сообщение… спустя два дня после того, как он ее покинул.
«Привет, танцовщица. Хотел сказать это лично, но не получилось. Когда я вернусь, ты уже уедешь. Ненавижу, что не могу попрощаться по-настоящему. Что больше не увижу тебя. Ты только… не забывай меня. Не забывай нас. Не забывай, кто ты есть, а не кем, по твоему мнению, ты должна быть, когда ты с ним. Будь с ним добра, но не проявляй слабость.
