class="p1">— Ещё как разбегутся! Я таких знаю. Только серьёзно так их надо прижать, чтоб прям обделались. Почему и говорю про…
Глаза Юриного отца округлились в искреннем удивлении, когда я достал из-за пояса пистолет. Он выглядел как ребёнок, получивший тот самый подарок на Новый Год, о котором писал в письме к Деду Морозу. Вот прямо тот самый! Точно такой, каким он его представлял! Я протянул ему пистолет рукоятью вперёд. Он взял его, и я вдруг увидел, как оружие наполняет его той самой энергией, которую я ощущал в себе, нося его за поясом под толстовкой и прогуливаясь по коридорам Радуги.
— Х-хо-хо-хо! Ну дела! Это он тебе отдал? — спросил Юрин отец.
— Да, — ответил я.
— Дай посмотреть! — попросил Юра.
— Ага, щ-щас! Потом посмотришь. Так, я теперь вниз. Это, — Юрин отец поднял вверх пистолет, — Это я припрячу пока. И вы тоже никому ни слова, понятно? Я, чтоб никого сильно не обнадёживать, скажу, что, мол, решили отбиться, кто хочет — может поучаствовать. Так только те останутся, у кого духа хватит, если что. Вы только своим скажите, чтобы пока не разбегались и сплеча не рубили. Убежать всегда успеют. Да и всё равно немного погодя надо будет уходить — так или иначе. Просто теперь мы на своих условиях уйдём, когда готовы будем. Ладно, заболтался. Давайте, я вниз. Юрка, со мной или тут побудешь?
— Да, щас подойду, — ответил Юра.
Пока Юрин отец окончательно не скрылся за дверью, мы стояли молча. Я упивался моментом и чувствовал себя подстать погоде: в воздухе пахло только-только закончившимся летним дождём, а с неба сквозь тучи пробивались к земле яркие лучи заходящего солнца. Дверь, ведущая на крышу, захлопнулась, и Юра приглушённым и злым голосом прошипел:
— Нафиг ты ему ствол дал?!
— В смысле?
— В коромысле! Он только домой уходить настроился: щас думал всё, соберёмся, раз-два и на месте. Чё тебе надо-то было пукалку эту вонючую достать?!
— Да я как лучше хотел…
— Как лучше… Дохотелся? Теперь ещё тут застрянем хрен знает, насколько. Тьфу!
Юра выругался и ушёл вслед за отцом, не дав мне возможности что-либо ответить. Да я и не хотел отвечать. Несмотря на все его сокрушения, я ощущал нерушимость своей правоты и чувствовал себя превосходно.
Немного погодя подошёл Тоха, которого отправляли погулять на время, а он, в свою очередь, воспользовался этой возможностью, чтобы налить себе термос и захватить пару бутербродов.
— Чё-то этот лысый там бузу поднимает, — сказал он.
— Какую бузу?
— Говорит, махаться надо с этими типами. Ну, которые вон, оттуда, — Тоха кивнул головой в сторону Восхода.
— А ты уже в курсе про них?
— Ну да, мне там вкратце обрисовали, внизу. Мутная тема. В смысле, махаться с кем-то. Тут мертвяки по дворам шастают, а он живых кошмарить решил.
— Да ладно, он же так, сугубо припугнуть.
— Ага, припугнуть… Ты, кстати, сам чё? Валишь или тоже махаться планируешь? — с усмешкой спросил Тоха, будто бы заранее зная ответ. Я решил подыграть ему иронией, которая, как мне казалось, будет очевидной и прозрачной.
— Конечно махаться, а как иначе? За своё надо драться, я считаю. До конца.
Тоха посмотрел на меня круглыми глазами, и я сразу понял, что иронию мою он не распознал. Но я решил на этом не останавливаться и продолжил:
— Там половина, кто остался, согласятся драться. Им терять нечего, у них-то и дом далеко, и здесь они фактически как дома уже себя чувствуют. А за дом они уж — до последней капли.
Тоха всерьёз насторожился, но по-прежнему ничего не отвечал. Я решил, что добавлю ещё огоньку, чтобы он, наконец, всё понял:
— Лёху вон возьми. В общагу ему пешком идти что ли? Тоже выйдет, с топором да ледорубом.
Наконец, Тоха усмехнулся и сказал на это:
— Пупок у него развяжется, у Лёхи! Куда ему?
— Да я же не серьёзно это всё, — раскрыл карты я, — Так, жути нагоняю. Понятно, что уйдут все. А кто не уйдёт… Тот — не знаю.
— Ты сам уходишь?
— Да, завтра утром.
— Правильно.
— А ты?
— Тоже, наверное. Посмотрим.
— Посмотрим. Ладно, я пошёл: еда стынет.
— Давай, удачи.
Я снова спустился вниз. На фуд-корте по-прежнему шла оживлённая дискуссия. Теперь активное участие в ней принимал Юрин отец, сколотивший вокруг себя сообщество из нескольких человек, которые и впрямь согласились остаться и завтра дать отпор грозившимся нагрянуть обитателям Восхода. Те же, кто намеревался уходить, требовали от Юриного отца открыть супермаркет и другие отделы, чтобы они могли основательно запастись всем необходимым в дорогу. Тот сначала протестовал, но позже уступил натиску подавляющего большинства и сказал, что откроет двери ровно на час, после чего затворит их снова.
— Чё это он раздухарился вдруг так? — недоумевала мать Ангелины.
— Не знаю, — ответил я, допил остатки сока и встал, чтобы унести поднос и помыть за собой посуду.
— Ты это, слыш, чё, Костян… Как насчёт завтра? — спросил Аркадий.
— Да, договорились. Уходим вместе. Можете у меня остаться ненадолго. Но сначала надо собраться. Как магазин откроют — сходим, возьмём всё. И всё, завтра выдвигаемся.
Я развернулся и направился в сторону кухни, не дожидаясь ответа. Вся обстановка нынешней ситуации с просьбой Аркадия остановиться у меня была в точности такой же, как тогда, на десятый день. Но, всё же, имелась какая-то существенная разница, которую я не мог объяснить, но которую явственно ощущал. Будто бы тогда, несмотря на то, что Аркадий был в положении просящего, я чувствовал себя обязанным и зависимым от своего конечного решения. Теперь же в зависимом положении находился Аркадий, а я, сознавая за собой возможность отказать, проявлял щедрость. Говорю же, трудно это объяснить — гораздо проще прочувствовать, и то, что прочувствовал я, меня пьянило и служило поводом к гордости: быть может, беспричинной.
Когда Юрин отец открыл рольставни супермаркета, народ хлынул внутрь и стал сметать с полок всё, что мог унести. Разумеется, никто больше ни за что не платил. Я — тоже. И тем не менее, я старался не жадничать и брать только то, что мне хочется взять, а не то, что мне было необходимо. Например, я не счёл нужным запасаться крупами и всякого рода вещами из набора начинающих
