о той встрече. Но она изменила всю мою жизнь.
Значит, Роми сохранила ребенка! Лиз! Она назвала девочку Лиз! Эта новость преобразила меня. Отныне у меня было существо, ради которого стоило жить дальше. И двигаться вперед.
Я попытался выяснить хоть что-то о матери ребенка. Взгляд Розы затуманивался всякий раз, когда я задавал вопросы. В конце концов я понял, что Роми исчезла в неизвестном направлении, оставив дочь ей, мастерице по изготовлению эспадрилий.
Я не был наивен и прекрасно понимал, что у меня ноль шансов доказать свое отцовство. Только Вера могла подтвердить наше родство, но с какой стати ей это делать? У меня ничего больше не было, кроме долга брату, который согласился оплатить ремонт нашей колымаги. Маркиза ни за что не захочет принять меня теперь, когда Роми уехала. Я должен приобрести себе имя. И статус.
Тогда я очертя голову бросился делать то единственное, что умел: играть. Покер, прокуренные вечера, шулерство. Чтобы попасть в самые прибыльные места с наилучшей клиентурой, мне были нужны деньги. И я занял их у весьма подозрительных испанцев – не особо близких знакомых, потому что только они согласились мне одолжить. Чтобы набить себе цену, я вынужден был оказывать им сомнительные услуги. Несколько раз я пересекал границу с самой разной контрабандой, подробности мне рассказывать не удосуживались, но, по моим меркам, она вполне оправдывала те пачки банкнот, которые я получал в обмен на свое молчание. Из шулера я превращался в бандита, и совесть в те годы частенько не давала мне заснуть. Но ради обеих моих девочек я бы совершил что угодно.
Отныне я получил доступ в закрытый круг, в мрачные мафиозные притоны, где играли по-крупному. Брат предостерегал меня. Я шел по скользкой дорожке. Этих людей было не так-то легко провести. За их столами сидели не доверчивые простаки. Нет, тут я имел дело с «большими мальчиками». Но я был готов на все ради выигрыша. От этого зависела моя жизнь.
Я мог рассчитывать только на себя, по крайней мере поначалу. Позже, намного позже, я присоединюсь к действительно тайному «Клубу Рыцарей зеленого сукна». Но это уже другая история. В те времена я «работал» один. И передо мной стояла единственная проблема, неотступно меня преследовавшая: как обворовывать товарищей по игре, не вызывая подозрений? Чтобы добиться желаемого, я без устали снова и снова отрабатывал техники шулерства. Я стремился к тому, чтобы мои пальцы стали такими же проворными, как у Джанго на гитаре. Я прочел все, что можно было найти, об иллюзионистах, стараясь разобраться в их искусстве. Ибо у иллюзионистов и шулеров много общего. Робер-Уден, Джон Невил Маскелайн, а еще Джон Скарн стали моими учителями. Благодаря им я научился создавать иллюзии, скрывать реальность за видимостью, использовать в игре психологические приемы жуликов и плутов. За несколько месяцев я развил невероятную ловкость рук, позволяющую сдавать карты в свою пользу. Сдача снизу, сдача второй карты, мнимое снятие колоды, ложная тасовка – я овладевал всеми шулерскими приемами, усложняя их и совершенствуя. Скажу без преувеличения, я мог бы стать признанным мастером, если бы мог похвастаться своими навыками. Но это исключалось: строжайшая скрытность была единственным шансом выпутаться из этой заварухи живым.
Итак, на протяжении многих лет я рисковал, и рисковал по-крупному. Жо был моей совестью. Моей страховкой. Даже восхищаясь, он продолжал предостерегать меня. Я должен сохранять благоразумие. Самая большая опасность для шулера – это войти в раж. Увериться в собственном всемогуществе. Мои партнеры по игре не обманывались на мой счет. Пусть они не могли ничего доказать, но прекрасно понимали, что они чего-то не заметили, и я нередко уходил после игры с фингалом под глазом. Но сообразительности мне было не занимать. Для меня покер больше не был игрой случая. Вооружившись мастерством, оппортунизмом и немалой долей хитрости, я сумел расплатиться с долгами. И сделать себе имя.
Я инвестировал выигранные деньги. Для начала в один бар. Потом во второй. Потом в десяток других. Я организовывал вечеринки в задних комнатах. Сыгранные другими партии приносили барыш мне. Я заинтересовался искусством. Я покупал рисунки, скульптуры, картины. Делал ставку на неизвестных художников, когда чутье подсказывало мне, что рано или поздно они добьются успеха. Однажды вечером за игорным столом паренек, которому здорово не везло, выплатил свой проигрыш картинами. Год спустя их стоимость взлетела ввысь, и один американский музей выкупил у меня все, заплатив чистоганом. Так я выигрывал и удачно размещал капитал. Я даже приобрел кинотеатр по соседству, который хоть и ничего мне не приносил, но позволял вновь обрести Роми. В улыбке Ингрид Бергман, в изгибах тела Мэрилин. В сигаретном дыму до безумия загадочных героинь Хичкока. Я снова видел ее в маленьком кинозале, с блестящими глазами. Очарованную, словно ребенок. «Что мне больше всего в этом нравится, – прошептала она однажды вечером, – это что знакомые, обыденные, почти низменные вещи становятся чем-то необычайным. Кино способно что угодно сделать интересным. Лай собаки. Женщину, поправляющую прическу. Человека, который варит себе яйцо». Я часто об этом думал. Между двумя партиями в покер я представлял себе эту сцену на большом экране. Разбирал каждую деталь – в выражении лиц, мимике, звуках, свете. Кино – это то, что делает жизнь более завораживающей, чем в самом кино. И этому научила меня Роми. Она изменила мой взгляд на мир. Темные залы стали моей отдушиной, моим спасением. От ее потери. От воспоминаний. Они стали билетом в один конец, прямиком ведущим к нашей истории.
И вот однажды весенним вечером я явился на виллу по приглашению знаменитого художника, на котором сделал состояние. Когда он протянул визитку в сторожку, Марсель, окинув нас взглядом, не узнал меня. Я погрузнел, обзавелся бородой и уверенностью в себе. Тот мальчишка, который в своем мокром костюме мелкого гангстера покорил Роми под калифорнийским ливнем, остался далеко в прошлом.
Праздник был в самом разгаре. Вилла ни на йоту не утратила своего великолепия. Я снова увидел феерические декорации, раблезианские столы, утонченные наряды избранного общества – громкие имена из мира искусства, моды, политики и шоу-бизнеса. Но кое-что все-таки изменилось. Ни следа маркизы, которая в прежнее время перепархивала от одной компании гостей к другой, с длинным мундштуком в пальцах и с драгоценностями с кулак величиной на тонкой шее. Воспользовавшись выступлением канатоходцев, которые приворожили моего художника, я улизнул в дом и стал рыскать по всем этажам в ее поисках. Пройдя сквозь множество коридоров и личных апартаментов, я в конце концов обнаружил маркизу. Сидя у окна, она смотрела на луну. Из сада доносились смех, аплодисменты, всплески музыки. Все приглушалось рокотом океана и стрекотанием сверчков.
– Меланхолия вам к лицу, – сказал я, указывая на ее платье.
Длинное синее шелковое платье, расшитое мелкими жемчужинами.
Она вздрогнула. Потом на ее лице появилась легкая улыбка.
– Вы ведь узнали меня, не так ли?
Она наклонила голову. Взяла сигарету, поднесла к губам. Она постарела. В ее глазах была затаенная печаль. Однако, несмотря на возраст, от маркизы исходила вневременная чувственность. Какова была история ее жизни? Я бы дорого дал, чтобы это узнать. Но момент был неподходящий.
– Я готов на все, – сказал я. – Лишь бы снова ее увидеть.
Она выдохнула длинную струйку дыма в потолок, по которому порхали облака и ангелочки.
– Я позабочусь о ней, – продолжал настаивать я. – Скажите мне, где ее найти.
Она глубоко вздохнула. Мне показалось, что ее глаза блеснули. И потом со сдержанным волнением она произнесла:
– Если бы я только знала.
30
– Необходима пересадка. И как можно скорее.
Доктор Мели откладывает стетоскоп. Я беру Гвен за руку. Она дрожит.
Мы приехали на рутинный осмотр. Но для Нин ни о какой рутине речь, конечно же, не шла. Каждый день ее жизни хранил связь с предыдущим в надежде, что он не станет
