Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
Вот теперь, Коля, ты добрался до сути – вправе ли члены Комиссии думать о справедливости по отношению к одному человеку, если решается вопрос: сколько еще мерзнуть здесь сотне строителей, сколько еще ждать стране прекрасной, островной, лучшей в мире нефти?
Члены Комиссии, распахнув тулупы и сбросив на пол рукавицы, действительно не столько слушали начальника, сколько озадаченно разглядывали его – как быть?
И Панюшкин понимал: если участь его будет решена не так, как ему хочется, то среди мотивов не будет ни злобы, ни стремления угодить кому бы то ни было. Ну что ж, если этим людям суждено вынести мне приговор, думал он, пусть не надеются, что я избавлю их от этой работы. Уж где-где, а здесь помощи от меня они не дождутся. Прекрасно понимаю, что нелегко решать судьбу человека, но и тому, чья голова на кону, тоже не до веселья.
Впервые попав в кабинет Панюшкина, Мезенов почувствовал неловкость. Растрескавшиеся стены, подкопченные щели над дверцей печи, через которые просачивался дымок, стол Панюшкина с остатками покрывавшего его когда-то зеленого сукна – все было в таком противоречии с кабинетом Мезенова, наполненным неуловимым запахом новых вещей, что секретарь, заметив, что Панюшкин с улыбкой наблюдает за ним, вовсе смутился.
– Да, мебелишко у вас, того...
– А! – Панюшкин небрежно махнул рукой. – Не место красит человека. Народ сказал – я согласился.
– Оно конечно... Но если место красит – тоже неплохо.
– Возможно. Ну а поскольку ничего украшающего у меня нет, вам предоставляется возможность оценить действительное положение вещей. Разве нет?
– Ох, Николай Петрович, – Мезенов покачал головой, – с вами нельзя поговорить просто так, ни о чем... Вам сразу надо ткнуть меня носом в мои обязанности.
– Полагаете, мне это удалось? – усмехнулся Панюшкин.
– Вполне.
Мезенов прошелся по комнате. Мягкие унты на его несильных ногах казались неестественно большими. Панюшкин снова отметил нечто мальчишеское в облике секретаря. Тонкая шея с ямкой у затылка, неокрепший голосок, мечущиеся во время разговора ладошки – они будто никак не могли найти себе места. «Беспризорные ладошки», – подумал Панюшкин, сцепляя пальцы и тяжело, плотно укладывая сдвоенный кулак на стол.
– Николай Петрович, – Мезенов присел к столу. – Позвольте задать вам один вопрос, который, возможно, покажется вам не совсем уместным, но...
– Позволяю, – быстро сказал Панюшкин, недослушав пояснений.
– Вы можете на него не отвечать, – Мезенов испытующе посмотрел на Панюшкина.
– Отвечу!
– И ответите честно?
– Как на духу! – отчаянно сказал Панюшкин. – Итак, ваш вопрос, товарищ секретарь!
– Вы могли схалтурить? – спросил Мезенов негромко, словно самим тоном пытаясь смягчить жесткость вопроса.
– Ого! Ничего себе вопросик! Я сразу вспомнил почему-то одного нашего рабочего, большого любителя шахмат. Так вот он, когда играет, время от времени приговаривает: «А сейчас мы будем вскрывать вам брюшную полость!»
– Так вы могли схалтурить? – бесстрастно повторил Мезенов, глядя в упор на Панюшкина.
– Конечно. Нет ничего легче.
– Как?
– Есть несколько приличных способов. При моем-то опыте, Олег Ильич!
– Приличных? Это каких?
– Способов, не поддающихся разоблачению... какое-то время. То есть мы с блеском выполняем все работы в срок, даже опережаем график, Комиссия принимает нефтепровод с оценкой «отлично», гремят оркестры, полощутся знамена, рабочие расписываются в премиальной ведомости, я получаю орден и, конечно же, говорю, что дан он мне авансом, что в будущем я постараюсь приложить все свои силы, чтобы оправдать награду, что считаю ее врученной не только мне, но и всему нашему дружному, самоотверженному коллективу...
– Дальше не надо, – холодно сказал Мезенов. – Я знаю, что говорят в таких случаях. А вы не могли бы, Николай Петрович, привести пример такого вот, приличного, как вы говорите, способа схалтурить и обмануть приемную Комиссию?
– Пример? Пожалуйста! Можно было бы уложить трубы на дно Пролива без футеровки. Без обвязывания их деревянными рейками. Это позволило бы нам сократить целый производственный процесс, причем довольно трудоемкий. Это очень сложно – обвязывать трубу рейками со всех сторон, да на морозе, на ветру... Хлопотно. Кроме того, рейки увеличивают плавучесть трубы, а значит, усложняют ее погружение, требуют дополнительных грузов, усилий, средств, времени. А если учесть, что футеровка часто повреждается, ее приходится восстанавливать на плаву... Адская работа, поверьте, Олег Ильич.
– Но вы на это не пошли? – Мезенов смотрел на Панюшкина настороженно, не понимая – говорит ли тот откровенно, шутит ли, а может, признается в том, что уже сделал.
– Нет, не пошел.
– Почему?
– Это было бы нарушением технологии, – просто сказал Панюшкин.
– И в этом... главная причина?
– Да, Олег Ильич, да! Не буду говорить, что так поступить мне не позволили добросовестность, сознательность, чувство долга, понимание важности трубопровода для народного хозяйства и так далее. Все это очень просто произнести, ничего при этом не чувствуя. Но, как ни странно, именно вот такие, чисто декоративные доводы, заверения, биения в грудь часто действуют на людей весьма сильно, гораздо сильнее, нежели чисто деловые соображения, нежели истинные причины и объяснения. Не замечали?
– Николай Петрович, простите, но меня больше интересуют не отвлеченные рассуждения о нравственности, – Мезенов виновато развел руками, – а ваши деловые соображения. Поэтому я склонен думать, что все сказанное вами ко мне не относится. Скажите, а когда бы обнаружилось это нарушение технологии?
– Года через три... Может быть, даже через пять. Когда это обнаружение потеряло бы юридическую силу, когда уже никто не смог бы привлечь меня к ответственности.
– А чем бы это грозило трубопроводу?
– С ним могло и ничего не случиться, ведь футеровка не единственная его защита. Но могло быть повреждение, мог начаться процесс коррозии... Ну и так далее.
– А что бы это дало вам?
– Почет и уважение. Потому что я закончил бы укладку раньше, нежели это предусмотрено проектом. То есть еще год назад. И сейчас, кто знает, может быть, руководил бы более крупным строительством. Правда, заодно мне пришлось бы отказаться еще и от изоляции трубы. Но и это обнаружилось бы лет через пять, когда даже трудно было бы сказать – была ли изоляция, была ли футеровка...
– Почему же вы не пошли на это? – снова спросил Мезенов.
– Потому, что это было бы нарушением технологии.
– Хм, – Мезенов усмехнулся. – Вы так спокойно говорите об этом, что невольно хочется задавать вам все новые и новые вопросы. Вы уж меня простите, пожалуйста.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
