основным делом своей жизни. Вряд ли нужно повторять подробное описание того, как он организовал сбор из уст народа былин, стихов, лирических песен и других фольклорных памятников, — об этом тоже рассказывается в специальных исследованиях[13]. Вспомним только, что те тысячи текстов, которые оказались в его руках, явились плодом огромной работы не только самого инициатора этого дела, но и результатом трудов Пушкина, Гоголя, Даля, Кольцова, Языкова, Якушкина, Снегирева и десятка других энтузиастов-собирателей, которые несли Киреевскому свои записи, сделанные большей частью в губерниях средней России, в Поволжье, в Подмосковье. Немногочисленные записи были доставлены и из районов Русского Севера — губерний Архангельской, Вологодской, Олонецкой, Пермской.
Какая основная идея руководила Киреевским и его соратниками в работе над собиранием народных песен? Они гордились русской историей, верили в высокий духовный облик русского человека, стремились доказать красоту и самобытность национальной русской культуры путем показа родного фольклора. «Народными» для Киревского были песни старинные, сохранявшие отголоски русской истории и быта, традиционные образы, лексику. Излагая в разных заметках, предисловиях и примечаниях свои мысли о народной песне, Киреевский считал, что «новые» песни — литературные, песни-романсы, лирика города — по сравнению с «древними» далеко не обладали равноценными достоинствами, так как уродовали язык, искажали художественную форму, заменяли простоту и благородство традиционной песенности вычурной манерой выражения и скудостью идейного содержания. Романсы и стилизации «под» народную песню им откидывались, признавались только «чисто народные» песни, т. е. традиционные, записанные из уст крестьян. Таких «чисто народных» песен в составе песенных изданий своих предшественников (кроме «Собрания» Чулкова) Киреевский находил очень мало.
Свои записи и записи своих корреспондентов Киреевский снабжал примечаниями, указаниями на места записи, вариантами отдельных слов и строк, — словом, его работа по подготовке к печати собранных им песенных материалов являлась в научном отношении очень большим шагом вперед по сравнению с работой Чулкова. Но песенное собрание его частично увидело свет только через несколько десятилетий после его смерти, а полностью не напечатано еще и сегодня.
Работа Киреевского и его сотрудников протекала в ту пору, когда проблема народности русской культуры и искусства, постепенно выдвигавшаяся в центр внимания передовой общественной мысли, тесно связывалась с проблемами крестьянской культуры и крестьянского художественного творчества. К началу второй половины XIX века крестьянское искусство и, в частности, крестьянская песня по-новому раскрывается перед глазами общественности. Романтические абстрактные описания, обобщающие картину быта русского народа в идеализированных тонах патриархального благополучия, устраивают теперь только немногочисленных исследователей, еще стоящих под знаменем «православия, самодержавия и народности», понимаемых в самом реакционном смысле. Передовая же общественная мысль все настойчивее требует документальных данных, конкретных фактов, правдивых записей и описаний.
В 1840-х годах начинает работу Русское географическое общество. Оно рассылает свою программу для собирания сведений о народной жизни по всем уголкам России. Множество добровольцев, культурных работников на периферии — учителей, студентов, врачей и др. — принимаются за собирание материалов по этнографии родного края, в том числе и за собирание народных сказок, пословиц, песен. Некоторые из записанных песенных текстов печатаются в периодических изданиях, другие помещаются в сборники, где материал объединяется по признаку локальному (сборники областные) или по признаку условно понимаемого «жанра». Все это — песни, идущие, как правило, от глубокой старины. Они подбирались специально по признаку традиционного колорита и потому не могли отражать объективную картину тогдашнего народного песенного репертуара, хотя сами по себе имели очень большую ценность для науки.
Между тем репертуар этот с каждым десятилетием усложнялся и рос. Во второй половине XIX века наряду с крестьянскими песнями в народном обиходе появляется быстро растущий городской фольклор — песни, возникающие в кругу мещанства, купечества, мелкого чиновничества и т. п.; появление этих песен, естественно, вызывается ростом и развитием питающей их социальной среды. Вместе с тем в крестьянский репертуар начинают проникать некоторые романсы и «русские песни» поэтов 1820–1830-х годов, переходящие из барских гостиных через девичью и лакейскую к дворне, а оттуда — в деревню. В последней четверти XIX века народный репертуар пополняется сначала несмелой, но постепенно крепнущей струей рабочего фольклора, звучащего на рубеже XIX–XX столетий уже вполне отчетливо в общей массе городских песен.
И мало-помалу вся эта масса народной песенной лирики становится очень разнородной, разноречивой, пестрой по своему социальному происхождению, идейно-художественным качествам, бытовому назначению. Конечно, это особенно сказывается на репертуаре городских кругов, из быта которых тем временем традиционная песня начинает незаметно, но неудержимо исчезать. Вместо нее в массовых песенниках второй половины XIX века, рассчитанных в основном на средний культурный уровень читающей публики, печатается много стихотворного шлака, произведений поэтов третьего разряда, опереточных куплетов сомнительного остроумия. Под напором нахлынувшей цивилизации и обилия вновь возникающего в городе материала местом непосредственного бытования традиционной песни остается ее исконная родина — деревня.
Но для развития национальной художественной культуры — литературы, музыки, живописи — и для науки теперь, в послереформенной России-, крестьянская тема нужна, может быть, больше, чем когда бы то ни было прежде. И для фольклористов и этнографов традиционная песня становится первостепенным материалом исследования наравне с традиционной былиной и сказкой. Хотя уже намечаются глубокие внутренние процессы, тесно обусловленные изменениями в социальном быту деревни второй половины XIX столетия и ведущие в ряде случаев к существенным изменениям в традиционном быту и искусстве, именно традиционные тексты фольклора, а не романсы, не городские мещанские песни, тем более не рабочий фольклор с его опасной социальной заостренностью разыскиваются, записываются, публикуются. Рабочий фольклор вообще публикации почти не подлежит, а романсы и городской фольклор, как массовый обывательский материал, не может быть включен в издания, отмеченные печатью науки; научные сборники не стремились давать картину современной бытующей песни, у них была другая задача: спасать от забвения реликтовые жемчужины традиционной народной песенности. За эту задачу принимается целый ряд ученых — фольклористов и этнографов, оставивших науке ценнейшие записи фольклорных материалов и немало исследований фольклора в плане историческом, историко-бытовом, литературоведческом, музыковедческом и лингвистическом. Один из первых в ряду этнографов-собирателей середины XIX в. был П. Н. Рыбников.
Работа этого ученого-демократа, человека прогрессивных убеждений, поставившего целью своей жизни изучать быт народа и трудиться для народного блага, поссорила его с царской полицией и в 1859 г. довела до ссылки в Карелию, край, по тогдашним временам отдаленный от столицы, темный и мрачный. Как известно, ссылка эта обернулась большим благом для русской науки — Рыбников нашел в Олонецкой губернии богатейшие россыпи этнографических и фольклорных материалов, которые ему удалось опубликовать в 1860-х годах. Среди этих материалов было немало лирических и обрядовых песен.
Одновременно с Рыбниковым работал П. И. Якушкин, ставший этнографом под воздействием
