«Вдруг мимо нас во весь опор проскакал царь. Лицо его было чрезвычайно бледно, искажено и уродливо. Он делал различные страшные гримасы и движения головою, ртом, плечами, кистями и ступнями. Тут мы оба вышли из кареты и увидали, как царь, подъехав к одному простому солдату, несшему шведское знамя, стал безжалостно рубить его обнаженным мечом и осыпать ударами, может быть, за то, что тот шел не так, как хотел царь. Затем Петр остановил свою лошадь, но продолжал делать описываемые страшные гримасы, вертел головою, кривил рот, заводил глаза, подергивал руками и плечами и дрыгал взад и вперед ногами. Все окружавшие его в ту минуту важнейшие сановники были испуганы этим, и никто не смел к нему подойти, так как все видели, что царь сердит и чем-то раздосадован… Описанные выше страшные движения и жесты царя доктора зовут конвульсиями. Они случаются с ним часто, преимущественно, когда он сердит, получил дурные вести, вообще, когда чем-нибудь недоволен… Нередко подобные подергивания в мускулах рук находят на него за столом, когда он ест, и если при этом он держит в руках вилку и ножик, то тычет ими по направлению к своему лицу, вселяя в присутствующих страх, как бы он не порезал или не поколол себе лица. Говорят, что судороги происходят у него от яда, который он будто бы проглотил когда-то, однако вернее и справедливее предположить, что причиной их является болезнь и что эти ужасные на вид движения – топание, дрыгание и кивание – вызываются известным припадком сродни апоплексическому удару» (Юль Ю., 1900).
Рискну дать свою оценку обсуждаемой выше болезни Петра. Выраженность этого расстройства, затрагивающего левую половину лица, могла колебаться: иногда это был небольшой тик, длившийся секунды две-три, иногда – настоящие судороги, которые начинались с сокращения мышц шеи, после чего спазм захватывал лицо, а глаза закатывались так, что виднелись одни белочные оболочки. При наиболее тяжелых припадках затрагивалась и левая рука – она переставала слушаться и непроизвольно дергалась; часто кончался такой приступ тогда, когда Петр терял сознание. Располагая непрофессиональными описаниями симптомов, мы не можем установить ни саму болезнь, ни ее причины. Видимо, Петр страдал малыми эпилептическими припадками – сравнительно легким нервно-психическим расстройством, которому в тяжелой форме соответствует истинная эпилепсия, проявляющаяся в так называемом «большом припадке». Думается, что Петр не был подвержен этому крайнему проявлению болезни: никто из оставивших письменные свидетельства не видел, чтобы он падал на пол и изо рта у него шла пена или утрачивался контроль над телесными отправлениями. Еще труднее, не зная точного характера заболевания, указать его причину. Современники Петра и авторы поздних исторических трудов предлагают целый спектр мнений, на которых я остановился выше.
Причиной эпилепсии считаются последствия либо механической травмы, либо воспалительного процесса головного мозга или его оболочек с формированием рубцов. Есть сведения, что во время одной из «воинских потех» в опасной близости от юного Петра разорвалась граната и он получил сильную контузию головы. В декабре 1693 – январе 1694 года у Петра на протяжении нескольких недель держался сильный жар – тогда многие опасались за его жизнь. Подобное воспаление, скажем, менингит, способно вызвать образование на мозге локального рубца. В последствии раздражение поврежденного участка под действием психических возбудителей могло дать толчок припадкам, подобным имевшимся у Петра.
Анализируя особенности психического и физического развития многих мировых гениев, известный антрополог и психиатр Ч. Ломброзо (1895) обратил внимание на то, что Петр I, подобно Наполеону I, Монтескье, Амперу и др., был «подвержен… судорожным сокращениям мускулов и отличался резкими, так называемыми хореическими движениями».
* * *
Петр был образцом личного мужества и храбрости – битвы Северной войны оставили следы пуль на его нательном кресте, седле лошади. В сражении под Полтавой смерть прошла совсем рядом – шведской пулей пробило шляпу Петра. Петр в тот день долго молился перед своей любимой иконой – «Спас Нерукотворный», унаследованной от отца, Алексея Михайловича, которому образ привезли в дар монахи со Святого Афона. Эта святыня была с Петром в сражениях под Азовым и под Полтавой. В связи с многочисленными спекуляциями на тему об атеизме царя, хочу оговорить этот вопрос особо. Свой постулат веры Петр Алексеевич выразил раз и навсегда одной фразой: «Ежели кто в Бога не верует, он или сумасшедший[29], или от роду безумный!» (Измайлова И.А., 2004).
Петр Алексеевич, глубоко чтивший Патриарха Иоакима, несомненно, не раз исповедовался у него. Царь и Глава Церкви, безусловно, доверяли друг другу. Святитель знал все мысли Петра о будущем России. Возможно, если бы он прожил на несколько лет дольше, ему бы удалось уравновесить бурное движение молодого царя к переменам, внести в них более разумное начало. Тогда болезненная реформа прошла бы спокойнее, без ошибок и насилия. Увы! Кандидат Петра на Патриарший престол, Высокопреосвященнейший Маркелл, Митрополит Псковский, которого консерваторы критиковали за пользование варварскими языками (французским и латынью), за высокую ученость и даже за… короткую бороду, уступил Адриану, Митрополиту Казанскому, представлявшему ортодоксальное крыло Священноначалия…
Царь вставал очень рано, в пятом часу утра, правил рукописи, проекты указов, корректуру «Санкт-Петербургских ведомостей», много читал. Например, над Морским уставом Петр трудился в течение 5 месяцев, по 4 дня в неделю. Большая часть рукописи написана его рукой, остальная – испещрена его правками. Значительная часть Указов, в том числе о майорате, о генерал-прокуроре, была исполнена самим царем (Платонов С.Ф., 1926). Петр состоял в переписке примерно с 600 лицами, «твердо держал в руках все нити управления государством, на всех постах – административных, военных, дипломатических, культурных – были расставлены люди, которых Петр знал лично, давал задания, следил за их выполнением, требовал отчета в сделанном» (Подъяпольская Е.П., 1974). В делах «Кабинета Петра I» находятся черновики указов, записок царя государственным учреждениям, видным деятелям его эпохи, в том числе, послам, журналы походов и путешествий, в т. ч., паспорт на имя десятника волонтеров Петра Михайлова (на время путешествия по Европе 1697 года).
Обедал он в 11–12 часов[30] и по окончании трапезы ложился поспать. Сон Петра был болезненно чуток, но даже в гостях он не отказывался от этой привычки и, освеженный сном, возвращался к собеседникам, готовый снова есть и пить. «Привыкнув к водке, он требовал, чтобы ее пили гости, не исключая дам. Бывало, ужас пронимал участников и участниц торжества, когда в саду появлялись гвардейцы с ушатами сивухи… причем часовым приказывалось никого не выпускать из сада»[31]. Ю. Юль, датский посланник, вспоминал о придворном празднике 4 декабря 1709 г.: «…мы всю
