Пандуса треснул скупой горизонтальный шов.
Это он, типа, улыбнулся.
Вот кто кремень. Собран, молчалив, одет в неприметные бэуш-ные шмотки. После дела они улетят в мусорный бак. Обувка на ногах тоже одноразовая, но удобная и лёгкая — китайские полукеды. Чётки Пандус заныкал подальше, не время понтоваться. Самодельный малокалиберный револьвер заткнут у него под курткой за поясом. Не спереди, где он запросто провалится в штаны и попутно яйца отстрелит, а с левого бока рукояткой вперёд, чтоб без задёва выдернуть в нужный миг правой клешнёй.
— Ништяк, братуха! — Жидких одобрил Славкину боеготовность.
Вся надежда на него. Молоткова задача — ассистировать.
«Не должен напортачить, не банк шарашим, в целом-то он в адеквате».
Валера прикатил из Ярославля накануне вечером. Ни к старикам своим, ни, тем более, к Врублёвской не сунулся. Ночевал в родовом поместье — в фанерном скворечнике, затерянном среди сотни подобных халабуд в коллективном саду механического завода.
Три сотки земли, двухкомнатную «брежневку», да «Москвич-2140» нажили отец с матерью к пенсии. Стоило ради этого пять лет зубрить в Бауманке[100] всякие там сопроматы, а потом тридцать «пасок»[101] горбатить в КБ[102] «почтового ящика»[103]?
Критически оценивая благосостояние родителей, Валера не задумывался над тем, сколько денег те угробили на них с брательником. Адвокаты, возмещение ущерба потерпевшим, грев[104]. Антохе, раскрутившемуся в зоне на очередной срок, старики до сих пор возили передачки.
На въезде в сад полагалось отдать пропуск дежурному. Жидких проехал мимо вахты без остановки. Сидевший на лавочке дедан возмущённо подпрыгнул, но в погоню не кинулся. Валера чётко подгадал время — смеркается, но ворота ещё открыты. Распорядок он помнил с детства.
Окинув взглядом участок, отметил, что трудолюбивые предки всё перекопали и посадили. Старался не оставить следов своего пребывания, окурки пихал в пустую пачку.
Спал крепко, несмотря на короткий диванчик. Тишина и свежайший воздух усыпили лучше всякой водки. Разбудила звонкая стрекотня птиц. Жидких по пояс умылся дождевой водой из бочки, накоротке размялся. Потягиваясь, задрал бритую голову в прозрачное небо. Обожгла дурная мысль: «Может, последний раз на воле проснулся». Прогнал её куражливым матерком. Взбодрился горячим густым кофе из термоса, схомячил пару увесистых бутербродов с ветчиной. На аппетит он никогда не жаловался.
Потом заменил на «бэхе» госномера на местные. Острожские «гиббоны»[105], как и всё их сучье племя по стране, имели моду тупо тормозить иногородние тачки. «Левые» номера были чистыми. Выйти на него через них проблемно — третьи руки, притом случайные.
В Ярославле Валерке делали алиби подруга и кент. Весь вторник с ними расписали по часам — где тусили, чего творили. Один из ходов имел сюрприз, на котором, чуть чего, менты уши сломают.
Свой мобильник Жидких оставил в Ярике, телефону отводилась важная роль в механизме страховки «на всякий пожарный».
В бардачке лежал одноразовый дешёвенький «Siemens» с симкой, купленной на паспорт покойника. Он предназначался для отвлекухи.
…Валера набрал «02». Дозвониться оказалось непросто, вхолостую шли долгие басовитые гудки.
— Спит мусарня! — нервно хохотнул Жидких, в третий раз набирая номер.
Подельники на заднем сиденье молчали. Знали, куда и зачем трубит Лерыч.
Наконец, на другом конце провода откликнулся бодренький бари-тончик:
— Помощник дежурного Лапин слушает!
— Заминирована четвёртая школа на улице Абельмана, — Валера говорил гнусаво, как сопливый, потому что зажал пальцами ноздри.
— Назовите свои данные, гражданин, — интонация милиционера стала озабоченной.
Валера нажал «отбой» и нормальным голосом сказал:
— Может тебе ещё чистуху[106] написать, козлина?
Полуобернулся, закинув локоть за спинку кресла:
— Аллее, парни! Понеслась душа в рай! Всё помним?
— Угу, — коротко отозвался Пандус.
— Не первый раз замужем, — развязный тон Молоткова вновь зародил у Жидких сомнения, стоит ли идти на дело с ширевым[107].
Спецом для Костяна повторил инструктаж:
— Идёте спокойно. Зашли в предбанник, надели маски и перчатки. Вынули стволы. Дверь изнутри закрыли на защёлку. Тёток — мордами в пол. Не шуметь, не шмалять. Взяли бабло, тёток связали скотчем. Маски-перчатки сняли, убрали. Вышли, дверь — на ключ и почапали к торцу дома. Там я вас…
— Харе базарить! — Молотков распахнул дверь, кубарем вывалился наружу.
Угрюмый Пандус выбрался со своей стороны.
20
25 мая 2004 года. Вторник.
10.00–12.00 Областной центр Андреевск.
Зал для совещаний прокуратуры области набит до отказа. На правой половине плотно, погон к погону, расположились синие мундиры, через проход — мундиры мышиного цвета.
Команды рассаживаться по ведомствам не поступало. Водораздел провела атмосфера тревоги, владевшая аудиторией. На расширенную коллегию созваны все территориальные прокуроры и начальники органов внутренних дел. Собственно, первые во исполнение грозной указивки из Москвы уже должны были начать повальное уголовное преследование вторых. В данной связи совместное совещание выглядело странным. Какой конструктив могут выработать люди, чьи интересы вдруг стали диаметрально противоположными?
Но все присутствующие находились на государевой службе и потому, получив приказ о явке, дисциплинированно прибыли в указанное место к назначенному часу.
Инициатором экстренного мероприятия выступил новый областной прокурор Бочкарёв, варяг с Урала. Его назначение на должность фатально совпало с широкомасштабной кампанией Генпрокуратуры по борьбе с укрывательством преступлений. За неполный месяц правления Бочкарёв зарекомендовал себя безжалостной бюрократической машиной. Число подчинённых, привлечённых им к дисциплинарной ответственности, превысило годовую норму. Наказания за малейшие упущения сыпались налево и направо. Он заявил облаппарату, что до его прихода прокуратура находилась в коматозном состоянии, вывести из которого может лишь энергичная встряска. Статистический показатель был его фетишем, по каждому звонку из Генеральной он делал вертикальный взлёт. Величали Бочкарёва Виктором Арнольдовичем, в связи с чем к нему моментально приклеилась грозная кличка Терминатор.
Прокурорам велено было явиться на коллегию с заместителями, надзирающими за милицией. Аркадьич, проявив рискованное своевольство, взял с собой не Хоробрых, а Кораблёва. Саша пытался отбояриться от поездки, мотивируя завалом на своём участке и нежеланием грузиться чужими проблемами.
— Поедешь, как миленький! — сердито раздул ноздри Аркадьич. — Забыл, что я с понедельника в отпуск ухожу? Кто будет обязанности исполнять? Ты! Значит, ты и должен всю эту байду из первых уст услышать. За неделю она стопудово не рассосётся! А Органчику в областной не хрен делать. Наслушается речей, за ним потом всемером не расхлебаешь!
Резон в словах прокурора имелся, и Кораблёв, поворчав для порядку, признал его правоту.
В зале Саше досталось неудобное место возле прохода. Визуально оно простреливалось не только с трибуны, но и с подиума, вдоль которого вытянулся президиум. Большинство стульев в нём пустовало, на возвышение поднялось лишь по два старших руководителя от каждого
