овощей и ещё стоит кастрюля с картошкой. Я пекла вчера хлеб, он на столе.
— Отлично, спасибо.
— Можно я пойду?
— Можно, — удивленно усмехнулся он. — Вопросов больше не будет?
— Нет. Завтра расскажешь, если хочешь.
Он не понимал, почему я так напряжена? Не ведал, отчего я сделалась молчалива? Ни поцелуя, ни как таковых объятьев… Ох, Марк! Он не был глуп, просто не любил меня и не замечал последствий тех чувств, что терзали мое сердце.
— Доброй ночи, — пробормотала я и быстро ушла по коридору, чтобы спрятаться в нише.
Слезы снова побежали по щекам, и я клубком свернулась на старом диване. Дома было холодно, несмотря на лето. Мне надоело себя жалеть, ведь я сама согласилась на подобную жизнь, и, если рядом с ним она будет болью — всё равно, главное, что эта боль совсем близко. Я вздрогнула и схватила ртом воздух — на мое колено легла горячая ладонь.
— Ты собираешься здесь спать? — спросил Марк.
— Нет, — тихо ответила я. — Просто прилегла. Ноги замерзли. Сейчас уйду.
Я попыталась отодвинуться, но он схватил меня за лодыжки и рванул к себе, чтобы неожиданно поднять на руки.
— Марк, — выговорила я. — Не надо…
В ответ мужчина прижал меня к груди, делясь добрым, сияющим теплом. Тело отозвалось мгновенной негой, ласковая страсть скрутила живот. Я сжала зубы, чтобы не выдать себя дыханием и дрожью.
— Мне стало теплее. Спасибо, — произнесла я, едва справляясь с голосом. — Поставь меня, пожалуйста.
— Странно, — отозвался он. — От тебя пахнет конфетами.
У меня едва не случился разрыв сердца — Марк склонил голову и уткнулся носом в пряди за моим ухом. Его теплое дыхание сводило с ума, а прикосновение сухих губ к коже возбуждало сильнее самого крепкого поцелуя. Я резко отвернула голову и ударилась о его нос, а, подняв глаза, чтобы извиниться, уперлась взглядом в тонкие строгие губы.
— Ты поглядишь на меня, котенок? — тихо спросил он. — Новая привычка опускать голову мне не нравится.
— Тебе и прежние мои привычки не нравились, — ответила я. — Одной больше, одной меньше.
Как же мне проигнорировать это ласковое прозвище? Как не заплакать? Марк поставил меня, но не на пол — на диван. Теперь я оказалась одного с ним роста, даже чуть выше, и он не дал мне опустить голову, взяв за подбородок. Несколько секунд мы изучали друг друга. Ну вот как смотреть на любимого, скрывая свои чувства? Неужели он не понимал, о чем просит?
— Хм, — сказал Марк. — Не замечал раньше, что у тебя такие пухлые губы. Ты их все время поджимала, что ли?
Он склонился, и я, шарахнувшись к стенке, чуть не рухнула с дивана. Марк поймал меня за плечи.
— Я скучал, Габриэль.
— Скучал? — не справляясь с эмоциями, тяжело произнесла я. Ни голоса, ни дыхания не хватало. — По дому?
Он невесело усмехнулся кривой усмешкой.
— По дому, в котором меня ждешь ты.
И поцеловав меня в губы — сразу и без прелюдий, крепко, жадно и напористо. Тело содрогнулось от наслаждения, и я обняла его за плечи, раскрывая рот. В такие моменты лучше ни о чем не думать.
— Нет, Габ, — пробормотал Марк. — Не так. Открой рот.
Я с трудом подавила стон, чувствуя, как он ласкает меня языком. Руки потянулись к его груди, и я запустила пальцы под тонкую рубашку. Трогать, пока разрешает, касаться, пока не передумал! Ладони Марка впились в мои ягодицы, и я обхватила его ногами. Секунда — и он развернул меня, грубо прижимая к стене. Шлепнулась на пол потревоженная картина, но мы не обратили внимания на громкий звук. Я почувствовала, как горячие пальцы скользят под моей сорочкой — по бедрам, по животу, к груди…
— Нет, — вдруг сказал Марк, — не могу. Меня ждут воины.
— Хорошо, — пробормотала я. — Иди.
От разочарования хотелось рыдать, и, когда он отпустил меня, я медленно побрела прочь. Если бы Марк позвал меня присоединиться, я бы пришла, но он снова молча принимал происходящее, и от это хотелось выть на весь дом.
Наша комната? Нет уж. Я вернулась в свою, в южном крыле, захлопнула дверь и закрыла её на замок. Единственная спальня с замком. Выкинуть ключ. Правильно, куда-нибудь подальше, чтобы было не достать. За шкаф?
Меня всё-таки прорвало, и я, всхлипывая в голос, спряталась в глубине гардеробной. Хорошо, что даже если орать — никто не услышит. Я могла рыдать сколько душе угодно, хоть всю ночь, и тело медленно остывало, заменяя сладость на отвратительную горечь.
Время шло, я ревела. Мне никогда не было так больно. Наверное, накопленные желания как яд — в малых дозах не вредны, даже полезны, а когда укусят как следует — ты быстро умираешь, мучаясь жуткой болью, если не получишь чувственное противоядие.
— Габриэль! — послышалось за дверью. — Ты что, заперлась?
— Уходи. Пожалуйста, просто уйди отсюда.
— Ты плачешь?
— Нет, — выдавила я, изо всех сил стараясь сделать голос нормальным.
— Открой. Пожалуйста.
— Не открою. Я сплю.
— Хватит врать. Открой дверь. Это уже не твоя комната, забыла?
— Я съела ключ, ясно? — выкрикнула я. — И теперь ты сюда не войдешь никогда, и я не выйду иначе как через окно!..
Грохот заставил меня втиснуться средь верхней одежды и испуганно задрожать. Очевидно, Марк вышиб дверь с мясом.
— Где ты?
Я зажмурилась и уткнулась в пальто.
— Как маленькая, ей-богу! — сказал он совсем рядом. — Думаешь, если ты меня не видишь, я тебя тоже? Эй! Ну, что ты ревешь? Прости. Меня действительно ждали остальные. Не могли же мы заняться любовью в коридоре, на полу? И я хорош — завел тебя, завелся сам, а потом бросил… — плечо обожгло теплом сильной руки. — Котенок, не плач. Я не хотел, чтобы так вышло.
Я подняла глаза, уставившись на Марка. Прежде он никогда так со мной не говорил. Откуда пришли эти перемены?
— А как ты хотел?
— Просто поцеловать тебя, но не ждал, то ты
