самое страшное предательство в своей жизни. Вероятно, и по этой причине все умопомрачительные платья, которые накупил ей Харламов, вызывали у нее отторжение.
Когда мы говорим о своих предпочтениях в еде, одежде, музыке, да в чем угодно, мы не задумываемся над тем, как они сформировались. Возможно, у каких-то наших странностей есть серьезная подоплека.
Глава 23. Бульдожья хватка
Это действительно была Vip-ложа, где кроме них никого не было. Леля заворожено смотрела на сцену. Спектакль "Рождество" по произведениям О.Генри создавал удивительное настроение — теплой, душевной радости сквозь щемящую тоску. В истории двух влюбленных, пожертвовавшим ради подарков друг другу самым ценным, — торжество любви, омраченное тем, что теперь так дорого доставшиеся им подарки абсолютно бесполезны. В истории выздоровевшей девушки, мысленно привязавшей свою жизнь к последнему листку плюща за окном, — торжество жизни, омраченное тем, что эта самая жизнь, по сути, куплена ценой другой. В их взаимоотношениях с Максом тоже есть эта горькая нота — они красивая пара, у которой могла бы быть чувственная светлая история любви, но они вместе по причинам, из-за которых Макс чуть было, не убил ее. Леля размышляла над этими хитросплетениями судьбы, а Макс все это время неотрывно смотрел на нее. Ему был безразличен спектакль, потому что все его мысли занимала Леля: "Ну, разве я не прав? Она же и вправду богиня. Как эту красоту можно упаковывать в рабоче-крестьянскую робу для ковбоев? Нет, звёздочка, пока я твой мужчина я буду одевать тебя так, чтоб не было сомнений, что моя женщина — не просто телка с твердым орехом и сиськами — наливные яблочки, а фея, нимфа! Та, до которой остальные мужики просто не осмелятся дотронуться, так она блестит".
В антракт они остались в ложе, поскольку по понятным причинам Макс, когда брал с собой Лелю, избегал толпы. Не знал, что она выкинет, когда вокруг будет много народа.
— Как тебе, нравится спектакль? — спросил Макс, обняв за талию и притянув ее к своему боку.
— Да, спасибо, — Леля в порыве благодарности и восторга положила свою руку поверх его.
— Я рад, и ещё больше рад, что ты проявила мудрость и одела платье. Иногда я не понимаю, малыш, что тобою движет? На что ты злишься? — Макс нежно коснулся губами бьющейся артерии на ее шее.
— Наверное, на то, что ты лицемеришь. Ты пытаешься создать иллюзию, что я свободна. Но мы оба знаем, что это не так, — грустно сказала Леля, пытаясь высвободиться из его объятий.
— Леля, конечно, ты не свободна, как и любая женщина, которая находится в отношениях, — Макс теснее прижимал ее к себе.
Ему нравилось тискать ее, когда они вот так разговаривали по душам. Поэтому, как только они оставались наедине, он непременно усаживал ее рядом с собой, и прижимал к себе так, что иногда Леле казалось, что он сломает ей ребра. Леля с укоризной взглянула на него, всем видом показывая, что категорически с ним не согласна.
— Ну что ты так смотришь? Если б не было всей этой истории с джек-потом, все равно бы у нас почти все было бы так же! Ну, кроме жесткоча, конечно, который я тебе устроил. После той ночи, я б тебя не отпустил. Точно так же поселил бы у себя в доме и заставил бы ждать меня каждый вечер, — Макс наматывал ее локоны на палец, рассматривая их уникальный природный цвет.
— У нас не было бы той ночи, Макс. Я собиралась в аэропорт в тот вечер, и если бы не их шантаж убить Даню, то ноги бы моей в твоём номере не было, — возмутилась Леля. Она всё время старалась сдерживать себя, чтоб не злить его, но сейчас он заставил ее забыть об осторожности. Кем он себя возомнил? Никогда бы Леля, как бы сильно не любила мужчину, не позволила бы сделать из себя безропотную игрушку, которую из нее лепил Макс.
— Малыш, я бы завершил дела на Тае и вылетел в Москву и нашел бы тебя. Все что изменилось бы, это только то, что первая наша ночь была бы здесь в Москве. Я бы отпустил тебя, когда ты вышла из лифта. Но когда я увидел тебя на сцене, то у тебя уже не было никаких шансов не оказаться там, где ты сейчас, — Макс уже усадил ее спиной к себе и забрался руками под платье, — Знаешь, в определенных кругах, меня называют бульдогом за бульдожью хватку. Я всегда получаю, то, что хочу. А я тебя очень захотел, звёздочка. Меня б ничто не остановило, — признавался Харламов.
— Это же принуждение, насилие, Макс, — его маниакальность все больше пугала Лелю.
— Да, малыш. Все женщины, которых насилуют, кричат "Макс, ещё", у всех у них течет как из крана между ног, — Макс бесцеремонно сжал руку на ее промежности, и Леля, которая не могла контролировать себя, застонала и вцепилась в его бедро, — и все они кончают во время изнасилования, — издевался он.
— Это просто физиология, — пыталась оправдаться Леля.
— Дурочка, думаешь, что с любым мужиком будет такая же реакция, — шептал он ей на ухо.
— Узнаю, когда смогу сравнить, — провокационно выдохнула она.
— Хм, тебе это не удастся, пока я тебя сам не отпущу. Ты должна знать, что я грохну любого, кто сделает попытку запустить тебе руки в трусы. Леля, если ты кому-то позволишь это сделать, то я очень жестоко тебя накажу, — Макс больно сжал ее грудь, уже приходя в ярость от мысли, что она может ему изменить, что вообще может быть с кем-то другим.
— Если это отношения, то они ненормальные, больные! — Леля попыталась вырваться из плена его рук и рванулась как птица в клетке.
— Леля, я собственник, я никому не позволю не то, что тронуть, даже пялиться на тебя. Или ты бы хотела, чтоб твой мужчина практиковал свободные отношения, а? — Макс, словно железными обручами сковал ее талию, так что стало тяжело дышать.
— Ну, конечно, нет! Но, Макс, у нас не просто несвободные отношения, ты душишь меня, подавляешь, я боюсь тебя! Мне страшно! Я знакома с тем зверем, что у тебя внутри! И когда ты ласков со мной, я то знаю, что это просто маска! — что-то в Леле сломалось в этот вечер, и откровения просто рвались наружу.
— Боишься и при этом пытаешься сделать мне наперекор? Нет, ты не трусиха, Леля! Я что-то не вижу забившуюся и бьющуюся в истерике мышку! Ты даже сейчас вырываешься, а если б
