под трибунал отдать.
И как я не отбивался, но факт, что Бранко уже четвертый пулемет пролюбил, крыть нечем. Разве что один из них должен лежать тут недалеко от Конице, в лесу над Неретвой, под корнями. Что я и высказал напоследок, встал и отшвырнул ногой табуретку.
— Вот когда найдете и представите, тогда и поговорим, — пробубнил комиссар.
— И найду, и представлю!
И долбанул кулаком по столу так, что у него подпрыгнула и опрокинулась чернильница.
На улице подышал, разгоняя злость, тут на меня налетел Глиша с новостью, что домик, где мы расположились, забрали под штабные службы, а нас выперли из города, на целых полтора километра на восток. Лет пятьдесят тому вперед там встанут казармы Дольни Логор и стрелковый полигон, где будут натаскивать добровольцев, сколачивая из них отделения и взводы.
Вот и ладно, что вне города. Как говорится, подальше от начальства, поближе к кухне. Глядишь, поставят туда квартировать батальон или бригаду, мы к ним с питанием присоседимся и службу можно считать удачной. Только проинспектировать расположение я не успел — меня перехватил посыльный от Милована и пришлось тащиться аж через улицу, в општину. Судя по наличию Никицы, туда вселялся если не весь штаб, то как минимум товарищ Тито.
И точно — на первом этаже ребята из роты обеспечения двигали мебель, подчиняясь указаниям девчонок из секретариата. Похожая очками на училку Брана с вечной папиросой в руке, указывала куда тащить столы, обаятельная Олга забивала здоровенный шкаф папками, пухленькая Нада следила, как со двора таскают ящики с имуществом, а в соседней комнате распоряжалась смешливая Дара. Все как на подбор, лет двадцати четырех-двадцати пяти, все как минимум симпатичные (Дара вообще модель по росту, фигуре и роскошным волосам) и все замужние.
Тот самый химик-шифровальщик, что сделал мне сухой спирт — муж Браны. У Нады вторая половина — художник, автор герба Белграда и герба СФРЮ. Олга замужем за членом Главного штаба Боснии и Герцеговины, Дара — сердечная подруга Иво Рибара. Они, правда, официально не женаты, но все считают их семьей. Хорошо устроились, один я холостой хожу. И Милица, личный секретарь Тито, тоже неприкаянная.
Кое-как пробравшись сквозь бедлам переезда, равный двум пожарам, и потирая ушибленную о стоявший на дороге ящик ногу, я следом за Мило, Ромео и Митко зашел в приемную, где нас остановила как раз Милица:
— Придется подождать, друже Тито занят, работает над статьей.
А я прямо залюбовался — даже в цветнике секретариата она смотрелась на отлично. Или это во мне проснулась тяга к женщинам в форме? На губах заиграла блудливая ухмылка и Милица, верно истолковав ее и мой хитрый взгляд, сделала мне страшные глаза, чем начисто убила все фривольные мысли.
Нам указали на ряд разнокалиберных стульев у стены, первым устроился Ромео, вытащил из кармана сложенные вчетверо бумаги и зачеркал по ним карандашиком. Митко попытался подкатить к Милице, но его тут же отшили. Македонец, ни разу не обескураженный, сел рядом с Ромео и замурлыкал под нос песенку.
Я плюхнулся на скрипнувший стул, подождал, пока то же сделает Милован и тихо спросил его на ухо:
— Слушай, а тут ведь девочка раньше была, как ее, Здена?
— Зденка, — так же тихо ответил Джилас.
— И куда делась?
Милован поглядел на меня исподлобья, но понял, что я не отстану и объяснил:
— Не выдержала нашей разъездной жизни. Развился психоз, Папо говорил… сейчас… маниакально-депрессивный, вот. А тут как раз Милица появилась, вот Зденку и спрятали подальше.
Да, странная девочка, помнил ее истерики «меня сейчас поймают, немцы идут за мной», нервную худобу и нездоровый блеск глаз. А уж как Мила может подсидеть соперницу, я себе представляю…
И только я это сформулировал, как меня липким потом накрыла паранойя: а что, если Милицу мне подставили? Ну ведь сплошные плюсы для немцев: Ачимовича с его про-четницкими настроениями из министров выперли, Дражу английской помощи лишили, к Тито своего человека внедрили…
Загнобить психически нестабильную Зденку это как два байта переслать, или подсыпать ей полезной немецкой химии, обаять Тито и все, в дамках!
Накрыло так, что в ногтях появилось противное ощущение, будто ими скребли по стеклу. Слава богу, тут вломился очередной посыльный и Милица не увидела моей наверняка перекошенной рожи — бабу ведь не проведешь, она сердцем видит, спалился бы мгновенно.
Но посыльный сказал пару слов, которые я даже не расслышал, следом в приемную вошел Влатко Велебит, а с ним невысокая плотная женщина с глазами немного навыкате и мальчик лет двух. Милица, вильнув попой, тут же приоткрыла дверь в кабинет, оттуда раздалось «Зови!», и отошла в сторону. Женщина окинула ее суровым оценивающим взглядом, едва заметно поджала губы и прошла с ребенком вперед, Велебит следом.
— Герта… — ошалело выговорил Джилас.
— Кто? — постарался я переключиться с паранойи.
— Герта, жена Тито.
Вот убей меня бог, личная жизнь маршала как-то не особо интересовала. В девяностых рассказывали, что вроде еще в Первую мировую в плену он женился на русской, а потом была еще жена, которая то ли сама шпионила, то ли ее шпионы оговорили, но Тито посадил ее под домашний арест. И когда я первый раз воевал в Боснии, ее еще не выпустили, несмотря на двукратную смену власти.
— А мальчик? — попробовал я разобраться в этом клубке.
— Миша, то есть Александр.
Миша, то есть Саша. Все сразу стало понятно и я тряхнул Джиласа так, что он клацнул челюстью и поспешил добавить:
— Сын.
Что у Тито были дети, я догадывался, но чтобы вот так, конкретно — не ожидал. Пока я пребывал во вторичном офигении, Велебит вышел от Тито, держа за ручку Мишу-Сашу, и сдал на попечение девчонок. Из секретариата немедленно понеслось мощное хоровое сюсюканье.
В кабинете понемногу повышался тон разговора, и я предпочел тоже свалить в секретариат, а то ненароком выйдет Тито, увидит, что я стал свидетелем его семейных неурядиц и привет, мне такого не простит.
Черт,
