они перестанут приходить сюда. Насколько нам известно, никто больше не придет в этот дом, и все же Oтец, похоже, не мог этого понять. Он был ослеплен тем, что считал лучшим решением для нашей семьи.
- Все, что я сделал в отношении того, чтобы закрыть окна и двери, что случилось с той женщиной и что мы сделали с тем мужчиной... Я сделал это для нас точно так же, как ты лишил человека жизни ради нас. И все это с самыми лучшими намерениями. Мир, в котором мы жили раньше, кончился. Он исчез. Там новый мир. Тот, в котором нам нужно найти свое место. Это жестоко и сурово, а старые правила, по которым мы все привыкли жить, уже вылетели в трубу. Ты должен это понять, иначе сойдешь с ума...
Я не мог не думать о том, что уже сошёл с ума. Похотливые мысли о моей Cестре, о том, что произошло между мной и Mамой и (конечно же) о том, что мы сейчас ели... Я уже сошел с ума. Но и вся моя семья тоже.
- Вполне естественно, что ты чувствуешь себя немного виноватым. Любой нормальный человек чувствовал бы то же самое. Я чувствую то же, что и ты. Но нам нужно похоронить эти чувства. В этом мире вины больше не существует. Только выживание...
- Но мы слышали пенье птиц снаружи. Помнишь? Когда мы только добрались до дома. Когда мы выходили из него. До того, как мы нашли там тех тварей - мутировавших людей... Мы могли бы быть там, ты и я, охотиться за едой. В то же время мы могли бы искать и выживших - те конвои, о которых ты говорил. Два зайца одним выстрелом. Оставаться запертыми в доме - это не выход.
- Выходя на улицу мы будем привлекать лишнее внимание. А что, если эти твари где-то поблизости? Ты, может, и не увидишь их, а они тебя увидят! Ты побежишь обратно в дом, а они погонятся за тобой. И в конце концов вломятся сюда. Мы легкая добыча для них.
- Оставаясь здесь, мы становимся легкой добычей.
- Но все же мы держимся настороже. Каждый день я периодически обхожу вокруг дома, выглядывая в щели, оставленные в окнах. Каждый день я проверяю, чтобы убедиться, что они не приближаются к дому, или даже чтобы увидеть, есть ли там конвой. И я буду продолжать это делать. В какой-то момент я буду ожидать того же от тебя и других тоже. Нам нужно работать, как единая команда. Попытка разделить нас, как ты сделал это со своей Cестрой, только вызовет неприятности.
Я ничего не сказал ему. Я просто погрузился в отчаянное молчание. Отец был неправ, но он не собирался ничего и слышать. В его глазах он был прав, и это было похоже на то, что его уши были закрыты для любых других предположений.
- Ты хочешь уйти отсюда? Зная, что это произойдет в одиночку? - спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
- Так ты хочешь остаться?
Я неохотно согласился.
- Тогда помни: все время, пока ты живешь под моей крышей, ты играешь по моим правилам. Эти разговоры с твоей Cестрой об уходе - они прекращаются. Сейчас. Больше об этом даже не заикайся. Если тебе так свербит уйти, то уходи, но только в одиночку. Ты понял меня?
Я снова кивнул.
- Я тебя не слышу.
- Да! Я же сказал.
Отец кивнул:
- Хорошо. Тогда мы закончили, - oн встал. - Давай посмотрим, как твои Cестра и Mать справляются с разделкой мяса.
Он подошел к двери гостиной и открыл ее. Он отступил назад, держа дверь открытой для меня. Я прошел через нее, и Oтец последовал за мной.
Женщина в столовой была полностью расчленена. Большая часть ее плоти была сложена высоко на тарелке. Я не могу описать ту вонь, меня чуть не стошнило, когда я увидел, что Mама сидит за столом, накладывая куски мяса на свою тарелку.
- Есть лучше маленькие кусочки, - сказала она, - их легче жевать и глотать.
Сестра пристально смотрела на меня. Ее глаза изменились. Они больше не казались окнами в ее душу. Похоже, они были закрыты. Почти мертвы. Некогда сверкающая искра больше не сияла в них. Я не мог не задаться вопросом, что же такого сказал ей Oтец, чтобы заставить ее так внезапно измениться, так быстро превратиться из плачущего измученного ангела в этого человека... Но Mама тоже изменилась. Только что она читала мне лекцию о том, что спать с Cестрой - это неправильно, а в следующее мгновение уже терлась пиздой о мой язык.
Отец протиснулся мимо меня и присоединился к Mатери и Cестре за столом. Я остался стоять в дверях.
- Вы проделали хорошую работу, леди!
Это - моя семья. Они все сумасшедшие.
Мы все сошли с ума.
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. Сейчас...
Потерянный
Когда я шел обратно через лес в том направлении, где, как мне казалось, находился наш семейный дом, я не мог не думать о том, какой была моя семья и какие изменения они (мы) переживали на ментальном уровне. Это не имело смысла, когда я жил этим моментом, но теперь (оглядываясь назад) это было совершенно логично, зная то, что я знаю о радиационном отравлении, от которого мы все страдали.
Я вдруг остановился и огляделся. Черт бы побрал этот лес. Все выглядит одинаково. Я провел так много времени, погруженный в свои маленькие мысли, что понял, что совершенно не знаю, в правильном ли направлении иду. Некоторые деревья и достопримечательности выглядели знакомыми, а другие - нет. Неужели я двигаюсь в правильном направлении? Большой куст прямо передо мной. Я вспомнил, что для того, чтобы попасть туда, где я был вчера, я продирался сквозь большой куст остролиста. Неужели это тот самый?
Я протиснулся вперед, снова почесывая кожу, и очутился на небольшой поляне лицом к лицу с оленем. Он просто смотрел на меня большими, проникновенными глазами.
Мы могли бы быть там, ты и я, охотиться за едой...
Когда мы оба стояли там, смотря друг другу в глаза, все, казалось, снова стало хорошо. Я совсем забыл о бедах в этом мире. Как может быть беда, когда есть такие прекрасные существа, которые все еще живы и блаженно живут своей жизнью в неведении относительно окружающих их опасностей?
