подскочил на ноги.
– В Камушек! – воскликнул я. – Срочно.
От моего возгласа кучер будто бы тоже пришёл в себя.
– Да какое срочно? Сани…
Наш экипаж перевернулся, и не было времени поставить его. Да и не уверен, что мы бы справились вдвоём.
Я оглядывался то назад, на перекрёсток, где стояла беспросветная темень, то в сторону усадьбы, что из низины было не разглядеть. Стояла кромешная тьма. Метель кружила, путала следы.
Я решил идти дальше.
Поскольку шапку я всё же где-то потерял, сейчас ужасно болят уши, но тогда я не чувствовал ничего. Только слышал гул ветра, сквозь который время от времени прорывался вой.
Но этот вой подгонял меня. Каждый раз, когда казалось, что я потерялся во тьме среди деревьев и окончательно заплутал, он невольно заставлял повернуть в нужную сторону. И так наконец я оказался во дворе усадьбы.
Горели огни. Кричали громко, зло, и возгласы тут же уносила в ночь метель. Двери в дом были распахнуты, и внутрь уже нанесло снега. Что-то дребезжало, визжало. Я кинулся вверх по крыльцу, поскользнулся, схватился за перила. И под стук моих сапог по ступеням вдруг раздался хлопок.
Я замер на мгновение. А потом закричала Анна Николаевна. И я сорвался, влетел в дом, скользя по дощатому полу.
Узкие коридоры старой усадебки показались вдруг лабиринтом. Дом скрипел, гудел, и ворвавшийся внутрь ветер носился по проходам. Звенело. Трещало. Казалось, здание вот-вот разнесёт на щепки.
– Помогите! – Откуда-то из-за угла выглянула перепуганная служанка, которую я едва узнал. – Они их убьют.
Снова раздался выстрел, и я наконец понял, откуда доносился звук: из столовой, где мы так мило чаёвничали только на днях.
Сервант с розовым сервизом был опрокинут, а сам сервиз разбит на сотни осколков. Стол повален. В углу, загнанные, точно звери, стояли Анна Николаевна с внуком. Напротив – мужики с топорами. Николай целился в них из охотничьего ружья.
– Стоять! – закричал я так решительно, точно и сам был вооружён.
Все оглянулись на меня с недоумением. Что я мог сделать? Какая от меня вообще польза?
Но я выдохнул, задыхаясь, зачем-то отряхнул снег с воротника, приосанился и выпалил:
– Мы можем решить всё миром.
– Чё? – ощерился один из мужиков. – Ты вообще кто?
– Мишенька, – ахнула Анна Николаевна.
– Мишель, не лезь, – процедил Николай.
– Пшёл прочь, – выплюнул другой мужик. Он смотрел на меня с таким презрением, с таким высокомерием. Никогда не считал себя гордецом, но тут какая-то аристократическая спесь взыграла в крови.
– Не знаю, кто ты такой, холоп, но выбирай слова, когда говоришь с князем. И объяснись, какого лешего ты творишь? Понимаешь хоть, что тебе будет за это? Дай бог, если на каторгу отправишься. Но, скорее всего, тебя просто пристрелят, как бешеную псину. Ты чей? Ферзена? Граф…
– Граф меня ещё и поблагодарит, – перебил мужик. – Этих кровопийц давно пора сжить со свету.
– Грёбаные колдуны достаточно наших девок загубили.
– Да какие же они колдуны? Вы что несёте?
Не знаю, чем я думал в тот миг. Говорить столь грубо, столь зло с вооружённым разъярённым тупым мужичьём! Пожалуй, это что-то унаследованное от отца. То, что я старательно отрицал и скрывал от самого себя, но что во мне всё равно есть.
– Не лезь, барин, – покачал головой третий мужик. – Ты не здешний, не знаешь, что творят эти бесноватые. Они давно уже помышляют. Пытались скрывать. Ишь, волков обвинили.
– О чём вы?
Конечно, я вспомнил тогда о статье. Если когда-то Стрельцовых подозревали в колдовстве, то вряд ли быстро всё забыли. В деревнях память долгая. На поколения. Если одна девка в роду поворожит хоть раз, так и спустя десятилетия её внуков корить будут, мол, бабка их ведьма.
И всё же мне надо было это услышать лично. Хотя бы ради того, чтобы потянуть время.
Пусть я дурак, но не верю, что Стрельцовы виноваты. Не Анна Николаевна так точно. Разве по силам ей умертвить девушку, расчленить, так ещё и спрятать по разным местам в Великолесье?
А Николай… да зачем такое понадобится молодому человеку?
Впрочем, его отцу это зачем-то понадобилось.
– Стрельцовы с нечистью знаются, это всем известно, – пробурчал недовольно один из мужиков, и остальные ему поддакнули. – Все знают, что они колдуны…
Тут он выругался настолько грубо, грязно и одновременно восхитительно смачно с точки зрения владения языком, что я долго мучился, не в силах решить, стоит ли записать это в дневник. Но всё же не могу позволить себе такое. Честно, это было почти настолько же прекрасно, насколько омерзительно.
– Они с десяток девок погубили. Тётку мою, – прорычал мужик.
– И мою жену, – добавил другой.
– Мой отец ни в чём не виноват.
– Молчать! – Первый взмахнул топором.
Николай выстрелил. Пуля пролетела над головой, сбив шапку с головы кмета. И всё завертелось. Все сорвались со своих мест. Анна Николаевна завизжала тоненько, так, что сердце разрывалось. Николай выстрелил снова. Один из мужиков упал ничком на пол.
Я не успел ничего сделать. Я не мог ничего сделать.
Как вдруг окна распахнулись. И в дом влетела метель. А через подоконник перепрыгнули волки.
Кажется, я кричал. К стыду своему, ничего не могу вспомнить.
Только перед глазами до сих пор стоит месиво, в которое превратилось лицо одного из кметов. Звери не тронули ни Стрельцовых, ни меня, точно знали наверняка, за кем пришли. Точно хотели защитить. Я не могу объяснить это никак иначе.
А потом всё так же резко затихло. Я стоял, прижавшись к стене напротив распахнутого окна. У моих ног, хрипя и заливая пол кровью, бился в агонии мужик.
А напротив, в саду у деревьев, стояла она в окружении волков. Те добежали от усадьбы по снегу, оставляя кровавые следы, остановились, обступив её полукругом.
– Лесная Княжна, – прошептал кто-то в комнате. Может, это был даже я.
Длинные серебряные волосы развевались на ветру точно крылья вьюги.
Она ушла, скрылась в саду.
Волки последовали за ней.
Мы остались в разгромленной столовой, слушая, как вытекала с отвратительным до тошнотворного ужаса хлюпаньем кровь из разодранного горла.
После я снова бежал по саду, искал человеческие следы среди волчьих, звал, кричал, но метель в итоге заставила вернуться назад в усадьбу.
Анна Николаевна сидела на кухне. Николай помогал слугам навести порядок.
Я зашёл весь мокрый, замёрзший, не чувствуя ни усталости, ни холода, скинул шубу графа куда-то на лавку, сел, прижавшись к печке. Она почти остыла.
– Это правда? – только и спросил я.
Анна Николаевна помотала головой.
– Это не девки были, – сказала она. – Лесные ведьмы.
– А их… можно, что ли?
На мгновение я испугался, что эта милая старушенька, которую я так отчаянно хотел защитить, оправдывала убийство невинных девушек.
– Ох, Мишенька, конечно, никого нельзя ни обижать, ни оскорблять, ни тем более убивать. Не по-божески это… не о том речь.
Она замолчала. Я не торопил.
Слышно было, как в соседних комнатах двигали мебель, хлопали ставнями, закрывая распахнутые окна и громко переговаривались. Голоса слуг звучали напряжённо, а всё же живо, громко, словно нарочно криком, шумом, скрипом, топотом они пытались прогнать страх и смерть прочь из дома.
Анна Николаевна поднялась, подошла к самовару, коснулась его тыльной стороной руки.
– Ещё не совсем остыл. Будешь?
Мы пили едва тёплый чай. Анна Николаевна попыталась сосать сушку, но отложила. Аппетита не было.
– Не знаю, кто девочек сейчас губит, – продолжила наконец старушенька. – Но началось всё давно, когда мой сын ещё молодым был, ну совсем как ты. Когда появился граф Ферзен.
Сомневаюсь, что Анна Николаевна хоть когда-нибудь позволяла себе ругательства, но имя графа в её устах прозвучало почти как оскорбление.
– У нас же в Великолесье всегда народ был… поближе к старым обычаям. – Она обернулась на занавешенное окошко, туда, где стоял Великий лес. – Верим мы в Создателя, но и обычаи предков не забываем. Так уж… принято. Без греха, не подумай. Девушки, конечно, ворожат, гадают, но без всякого злого умысла. А кто с умыслом, так ему Создатель судья.
В трубе по-волчьи злобно завыла вьюга. Я дёрнул головой, точно надеясь увидеть здесь, на кухне, её. Но ничего. Никого.
Снаружи зима жадно поглощала землю пядь за пядью. Осень сдалась, уступив черёд.
По коридору мимо кухни протащили что-то крупное, тяжёлое. Я невольно оглянулся и тут же об этом
