когда она вернется. Даже пообещал себе, что на этот раз выскажу ей все, покончу с этой ложью. Вот поэтому и не отвечал, когда она звонила. Не хотел, чтобы она опять вешала мне лапшу на уши. Не хотел слушать, что она еще задержится, что ей надо закончить дела и чтобы я ложился спать и ее не ждал. Не хотел, чтобы у нее была возможность выкрутиться. Вот и не отвечал. Смотрел, как вибрирует телефон, даже не прослушал сообщение. А потом в дверь позвонил шеф Лэнсдейн. Хелен обнаружил не прохожий, как я всем сказал. Она позвонила Лэнсдейну, именно ему. Почему – не знаю. Наверно, совсем отчаялась. Но он появился слишком поздно. Вот вам правда, Маркус: я смотрел, как вибрирует телефон, и бросил Хелен подыхать!
– Не думайте об этом, сержант!
– А о чем мне еще думать, черт возьми?
Он в ярости швырнул стакан о стену кухни, потом рухнул на стол, закрыв лицо руками.
– Идите спать, сержант, – тихо сказал я. – Вам надо поспать. Я все соберу.
Он послушно поднялся к себе в спальню. Не сказав ни слова, как тень. В ту ночь я так и не сумел уснуть. Снова и снова обдумывал сообщение, оставленное Хелен. Она сказала: “Это срочно”. На мой взгляд, это подразумевало не срочность в медицинском смысле, а скорее потребность поделиться какой-то информацией. Что произошло в тот вечер в жизни Хелен Гэхаловуд? Что такое она обнаружила?
Наутро, когда я, пытаясь привести себя в порядок после почти бессонной ночи, пил на крыльце кофе, почтальонша принесла почту и положила в почтовый ящик. Она дружески помахала мне, и я подошел.
– Вы родственник Хелен Гэхаловуд? – спросила она.
– В каком-то смысле.
– Какой это все ужас. Совсем молодая, такая приятная. Она одна во всем квартале всегда со мной здоровалась, дарила подарки на Новый год. Передайте, пожалуйста, от меня самые искренние соболезнования ее мужу и дочерям. Меня зовут Эдна…
– Непременно, Эдна.
Помявшись, она вдруг спросила:
– А Хелен вам про конверт говорила?
– Какой конверт?
* * *
Несколькими неделями раньше
В то утро Эдна, совершая свой ежедневный обход, обнаружила, что Хелен Гэхаловуд стоит у почтового ящика и поджидает ее. Вид у Хелен был взволнованный, и почтальонша увидела у нее в руках синий конверт.
– Эдна, – спросила Хелен, – это вы вчера положили мне вот это в почтовый ящик?
В ее голосе сквозило недовольство.
– Я разношу за день сотни писем, – несколько раздраженно ответила Эдна, – я не могу помнить каждый конверт, который попадает мне в руки. Дайте-ка посмотреть.
Повертев конверт, Эдна не увидела на нем ни адреса, ни почтовой марки.
– Это не могло прийти по почте, Хелен. Тут же ни имени, ни адреса. Откуда мы должны знать, что получатель – вы? Мы не ясновидцы.
– Если не вы его положили в почтовый ящик, тогда кто же?
– Какой-то ваш знакомый, пришел и положил вам прямо сюда. Может, сосед? Или тайный воздыхатель? – пошутила Эдна.
* * *
– Ей было не смешно, – пояснила Эдна. – Она, похоже, в самом деле была очень зла.
– А что было в конверте? – спросил я.
– Хелен мне так и не сказала. Я ее тогда видела в последний раз.
– Когда это было?
– Не помню точно, время летит так быстро. Месяца два назад, наверное.
– А вы не могли бы припомнить точнее? Может, вам запомнилась какая-то деталь, связанная с этим днем…
Она задумалась и вдруг просияла:
– Тогда же тревога была, в Капитолии Нью-Гэмпшира бомбу нашли! Ох, какой был в то утро переполох! Весь город перекрыли. Я даже опоздала с разносом почты. Да, теперь точно помню. В тот самый день.
Быстро поискав в интернете, я без труда установил дату тревоги: дело было 7 апреля. 7 апреля Хелен жаловалась на письмо, которое пришло накануне, то есть шестого. То есть в день, когда я приходил к Гэхаловудам, а главное, в день рождения Лизы. Совпадение? И что было в конверте? Может, в вечер своей смерти Хелен звонила Перри в связи с этим письмом?
Первым делом я подумал, что письмо имеет какое-то отношение к подозрениям в адюльтере. Кто-то ее шантажировал? Надо было вытащить это все на свет божий – и первым делом расспросить патрона Хелен.
Не говоря ни слова Гэхаловуду, я отправился к ней на работу, в центр Конкорда. Патроном Хелен был некто Мадс Бергсен, симпатичный датчанин, я с ним познакомился на похоронах. Он принял меня в своем кабинете.
– Что вас ко мне привело, Маркус? – любезно спросил он, усаживая меня в кожаное кресло.
– Хотел поговорить про Хелен.
– Я вас слушаю.
Мне не хотелось прямо в лоб задавать ему вопрос, был ли у них роман, и я решил немного походить вокруг да около.
– Ее муж считает, что она в последнее время от него отдалилась, – начал я. – Она вела себя странно, по вечерам, похоже, засиживалась в офисе. Ей надо было закончить важный проект, да?
Мадс Бергсен как-то смущенно вздохнул:
– Маркус, я, как вы знаете, датчанин. А мы в Дании не приветствуем подобные глупости.
Я перехитрил сам себя: он на что-то намекал, а я не понимал, на что. Пришлось переспросить:
– Какие глупости вы имеете в виду?
– Такие, что сидеть в офисе после окончания рабочего дня – это глупость. Выдумка американцев. Что надо доказывать свою ценность как работника, засиживаясь в офисе позже всех и рассылая имейлы посреди ночи и на выходных. Это полная бессмыслица. На самом деле, если вам приходится сидеть допоздна, значит, вы не успеваете сделать свою работу в положенное время, а значит, вас надо увольнять. Я все время внушал эту мысль подчиненным, и Хелен тоже. Обычно я ухожу из офиса последним, около девятнадцати часов. У меня никто не засиживается. Это не в моих правилах.
– То есть вы хотите сказать, что Хелен по вечерам в офисе не было, а мужу она лгала?
Он кивнул.
– Тогда чем же она занималась? – не отставал я.
– Не знаю.
Мне показалось, что Мадс Бергсен о чем-то умалчивает, и я решил зайти с козырей.
– По крайней мере про один вечер вы знаете, – сухо произнес я, – ведь вы водили Хелен ужинать. Ее муж видел вас вдвоем. Вы так со всеми подчиненными себя ведете? Может, в Дании такие правила…
Вместо ответа Мадс привстал, взял со своего стола фото в рамке и протянул мне. На фотографии он, в костюме жениха, целовал в губы другого мужчину.
– Мы с Бенджамином поженились два месяца назад. Мы были одной из первых мужских пар, вступивших в брак после легализации однополых
