Я даже палец в ухо засунула.
– Мы рады приветствовать гостей Северного кряжа, – рявкнул пухлый гном, обряженный в алую хламиду. Хламида, пусть и шелковая, щедро украшенная вышивкой и красными каменьями, смотрелась нелепо, а уж остроконечный колпак с темным, цвета венозной крови камнем, и вовсе был, мягко говоря, странен.
– Советник, – произнес Эль тихо. – Правая рука патриарха.
Упомянутый патриарх восседал на уродливого вида кресле. Сделанное из переплавленных секир и ломов, украшенное то ли рубанками, то ли киянками, то ли и тем, и другим, и еще прочим разнообразным инструментом, оно выглядело на диво неудобным.
А еще кресло было велико.
Приземисто.
И почему-то кривовато. Во всяком случае левый подлокотник был заметно выше правого, к которому патриарх и сполз вместе с пухленькой подушечкой. Впрочем, он изо всех сил старался выглядеть грозным, топорщил седую бороденку и бровями играл, изображая, кажется, глубокую работу мысли, но все одно казался безобидным милым дедом.
Он позевывал и тер глаза.
Моргал отчаянно и, честно говоря, складывалось впечатление, что он не слишком хорошо понимает, где находится и как сюда попал.
– И мы рады, – откашлявшись, ответила Грета. Только голос ее, не усиленный магией, потонул в гомоне толпы.
Гномы заговорили все и сразу.
Кто-то, кажется, обсуждал вчерашние новости, кто-то – Гретин наряд, исполненный в лучших столичных традициях, но здесь, на Северном кряже, неуместный и даже смешной. Досталось и Бжизеку, а щеки Франечки стали краснее свеклы…
– Не обращай внимания, – Эль кивнул старичку, который ерзал, силясь сохранить равновесие. А я разглядела, что кресло и вправду перекосилось. Ножки справа выгнулись, того и гляди треснут. – Это обычная практика. Им нравится ставить гостей в неудобное положение.
Я кивнула.
Практика стало быть… а положение… они говорили и поглядывали на нас, мол, что будем делать среди всей этой толпы разряженных гномов.
– Грета, – довольно громко спросила я. – А ты сильно замуж хочешь?
– Уже не знаю, – сестрица вздохнула и ковырнула розовый камешек, которыми было расшито платье. – А что?
– Меня от такого гостеприимства домой тянет.
И ведь не соврала же.
Бжизек испустил очередной тяжкий вздох, то ли сетуя на мою невоспитанность – нехорошо уходить, даже чаю не попимши, то ли на обстоятельства нынешнего бытия, но Франечка отчаянно закивала.
– Тогда, полагаю, нам стоит вернуться, – произнес Эль, и тут толпа несколько примолкла.
А заодно на ковровой дорожке, постеленной, надо полагать, чтобы гости дорогие с пути не сбились, появилась гномка весьма солидных статей… как солидных… в общем, что вверх, что вширь стати были примерно одинаковы. Платье из алого же, – полагаю, родовые цвета – шелка лишь подчеркивало монументальность фигуры. На внушительной груди возлежала золотая цепь в три ряда, щедро посыпанная драгоценными камнями. В прическе поблескивали алмазы, с ушей свисали массивные серьги.
Золотые браслеты.
Золотые кольца и перстни.
Золотой пояс. И золотые цепочки, к поясу прикрепленные. Не удивлюсь, если и туфли ее из золота отлиты.
– Здравствуй, дорогая, – неискренне произнесла гномка, разглядывая Грету и при том щурясь на оба глаза. – Я несказанно счастлива, что ты приняла мое приглашение.
Ага… а уж мы как счастливы.
И главное, толпа резко смолкла. Теперь все, за исключением придремавшего на троне патриарха – бедолага закрутился в подбитую мехом мантию, – смотрели на нас и только на нас.
– Это твоя семья? – поинтересовалась господа Игнера.
– Да, – Грета смутилась. – Это мой… папа… Бжизек…
– Горский, – ответил папенька. – Старший мастер.
Игнера скривилась, то ли ей имя не понравилось, то ли звание, хотя старшего мастера за красивые глаза не дают, особенно полукровке.
– Моя супруга, – он взял под руку Франечку, которая неуклюже присела, изображая столичный книксен. – И моя старшая дочь с женихом…
– Эльфом? – уточнила Игнера, будто до того понятно не было.
– Любовь зла, – меланхолично ответила я.
И как ни странно, ответ этот нашел полное понимание у госпожи Игнеры. Прочие гномы слушали, смотрели… и запоминали все.
Сплетничать, небось, будут.
Пускай себе.
– А это? – госпожа Игнера указала на маншула, который стоял тихонько, только хвост слегка подрагивал.
– А это наш котик… – Грета выдержала взгляд потенциальной свекрови. – Моя сестра его сама сделала.
– Сделала? – а вот и новое старое лицо, тот самый советник в алом балахоне.
Колпак его слегка сполз, отчего вид у советника сделался не столько грозный, сколько несколько дурковатый. Сказать, что ли?
Или обидится?
– Юся – некромант, – Грета посмотрела на меня умоляюще. И я кивнула. Как есть некромант. Даже диплом имеется… где-то.
– Некромант – это хорошо… – советник поскреб лоб, намечающуюся лысинку и произнес этак, доверительно: – У нас в пятой шахте чегой-то шебуршится…
…и в этот момент я явственно осознала, что следовало остаться дома.
Нет, нас препроводили не в пятую шахту, ибо шубуршание шубуршанием, а порядок приема гостей, пусть и не самых желанных, был установлен. Нас ждали комнаты – крохотные коморки, в которых и коту-то тесно будет, не говоря уже о людях, но может, на Северном кряже всех гостей так встречали? Главное, здесь было тепло, сухо и ничего – я проверила – не шубуршалось.
Остальное же…
– Может, все-таки домой? – поинтересовалась я, глядя, как Грета пытается запихнуть чемоданы под низенькую кровать. Впрочем, назвать кроватью настил из досок, на который бросили тонкий соломенный матрасик и прикрыли это сооружение простыночкой, к счастью, чистой, язык не поворачивался. Чемоданы не лезли. Грета злилась.
И расстраивалась.
– Не выпустят, – Эль отобрал чемодан и поставил его в угол. А на него – второй и третий. Это он ловко придумал, получился этакий комод… почти.
Открыть не откроешь, но если Грета про подарки заикнется, то я сама ей шляпную коробку с гребешками на голову надену.
– Почему?
– Потому что тогда у нас будет повод заявить о недостаточном гостеприимстве. И подать иск.
– Это как? – мысль об иске показалась донельзя свежей. Хотя, конечно, отсудить у гномов хотя бы медяшку, это постараться надо.
– Некогда сам Тадеуш Бронзовый топор, восьмой король Подгорный, соизволил путешествовать по своим владениям инкогнито. И прием ему оказали не самый теплый. После чего и появился на свет известный в узких кругах свод Закона о гостеприимстве, – пояснил Эль, озираясь.
