каждым разом Неду казалось, что звук сжимается все теснее и теснее вокруг его комнаты.
Одним августовским утром Нед проснулся и понял, что не может пошевелиться. Казалось, что его тело привязано к кровати тысячью проволок, а лицо заштопано наглухо. Даже дыхание через нос давалось ему с трудом, а рот он открыть не мог. Чем больше он просыпался, тем больше осознавал ситуацию и чувство тревоги захватывало его. Дыхание стало более отрывистым, а сердце бешено забилось. Это пот стекает по шее… или кровь сочится из ушей? Потом он почувствовал что-то на лице, тоненькие ножки пробежали по щеке, заштопанному рту, перебрались через нос, их прикосновение было едва ощутимым, но настойчивым. Паук! И теперь он сидел прямо у него на носу, собираясь оплести его паутиной, лишив Неда последнего доступа к воздуху. Его глаза уже были зашиты. Нед не сомневался, что это паук, и он отчаянно пытался высвободиться из его пут и стряхнуть маленькое чудовище со своего лица. Но он находился в железном коконе, который все теснее сжимался с каждой его попыткой освободиться. Ему стало тяжело вдыхать воздух, стальные путы медленно сдавливали его грудь. «Помогите! Я не могу дышать», – беззвучно кричал он. В это мгновенье Нед услышал новый звук, так близко, словно он исходил от паука, сидевшего на его лице. Тихий, рассеянный, жужжащий шум, звучавший жалобно и скорбно, но в то же время неумолимо. Возможно, это микроскопическая эманация паука, эхом отражающаяся от паутины и попадающая прямо в мозг Неда. Это был звук умирающего живого существа, возможно, крови Неда, или призрак его дыхания. Это была музыка печали, сломанная, раздавленная и доведенная до уровня какофонии, знаменующей конец кошмара.
Нед почувствовал, как он распадается на миллионы ярких огоньков и повисает в воздухе, чистом до боли. Он все еще существует? Нед не мог сосредоточиться, у него кружилась голова. Его мозг распался на множество бессмысленных осколков, которые перемешивались в бесконечном столбе света, постепенно скрепляясь друг с другом. Нед задумался, можно ли будет собрать его снова, чтобы все части оказались на своем месте. Пугало.
Теперь он плакал от чувства облегчения, жадно глотая ртом воздух, сладкий и чистый, как вода из горного источника. Родители подняли его с пола и прижимали к себе. Они сидели на кровати, пряча Неда между своих тел. Чувство любви и покоя переполняло Неда, и он начал плакать еще сильнее, желая, чтобы это мгновение продлилось вечно.
– Боже, как он вспотел. Его пижама вся мокрая.
– Страшный сон приснился, Нед?
– У него температура?
– Нет, он здоров.
– Думаешь, он ударился?
– Дети постоянно падают с кровати. Он просто немножко испугался, правда, Нед?
Нед кивал, но почти не слушал родителей. Он снова начал ясно мыслить. То, что он испытал, было гораздо серьезнее, чем обычный ночной кошмар.
Они пришли.
Они нарушили безопасность его комнаты.
И они почти захватили меня.
– И что будет, когда они придут в следующий раз?
– Что ты сказал, Нед?
– Он еще не проснулся, бедняга.
– У него на голове шишка.
– Милая, это всего лишь шишка. Она скоро пройдет.
Майкл и Линда нежно обнимали и укачивали Неда, пока его глаза наконец не закрылись и он снова погрузился в сон.
Пару дней спустя, когда Нед пришел в рыболовную лавку, он рассказал Лузгарю о звуках, которые он иногда слышит. Но только о внешних звуках. О жужжании в ушах и о том, что произошло в его спальне, Нед предпочел умолчать. Старик затачивал рыболовные крючки и внимательно слушал Неда, который ходил вокруг да около, стараясь притвориться, что ему скорее любопытно, чем страшно.
– В этом ничего такого нет, – сказал Лузгарь. – Металлический каркас садовых кресел нагревается на солнце и расширяется, а когда ночью становится прохладно, он уменьшается до своего обычного размера. То же самое касается москитной сетки на твоем окне. Вот что ты слышишь по ночам, поверь мистеру Магу.
Нед боялся услышать подобное объяснение – простое, приземленное. Так бы сказал его отец. Этой луны нечего опасаться, сынок. Единственное различие заключалось в том, что отец верил в то, что говорит. А Лузгарь звучал не очень убедительно. Он дал Неду дежурный ответ, и мальчик это почувствовал.
– А как же другие звуки, за стенами и над потолком?
– У каждого дома есть свои звуки, – сказал Лузгарь. – А у такого старого дома, как твой, их еще больше.
Дом дышит днем и ночью, но ты замечаешь это только по ночам, потому что вокруг тихо, и тебя ничего не отвлекает.
Снова самый простой ответ. Неужели Лузгарь не понимает, что Нед и так все это знает, и ему не нужно все это объяснять? Существуют другие, правильные ответы, даже если Лузгарь не хочет их сегодня давать. Нед чувствовал себя расстроенным и слабым, и разрывался между нежеланием говорить о том, что его беспокоило, и потребностью добиться хоть каких-то объяснений.
– Почему ты спрашиваешь? Что это за звуки, по-твоему?
– Не знаю. – Нед не ожидал этого вопроса, но теперь Лузгарь преподнес ему возможность приоткрыть еще дверь, и он не мог ее упустить. – Возможно, это фантомы, приведения, или что-нибудь в этом духе. Как думаешь, может это оказаться правдой?
– Ага.
Нед не понял, был ли это ответ на его вопрос, или Лузгарь обращался к ржавому рыболовному крючку, который изучал в данный момент.
– Когда я тебя спрашивал в прошлый раз, ты сказал, что веришь в такие вещи, – продолжал Нед.
– Разве?
– Да.
– Может, верю, а может и нет.
– Думаешь, я их слышу?
– Возможно.
– Лузгарь, почему ты не отвечаешь прямо? – Нед больше не смог сдерживать раздражение. – Скажи мне правду, – потребовал он.
Лузгарь отложил в сторону крючок и точильный камень.
– Я бы сказал, если бы знал ее, – ответил он. – Но дело в том, что я не знаю. Послушай, Недли, если ты меня спросишь таким же чудесным солнечным утром, то я отвечу: конечно нет, ничего такого не существует. Но если ты меня спросишь пасмурным днем, где-нибудь в чаще леса, то я не буду так уверен. А если ты задашь этот же вопрос темной ночью, когда на улице жарко, но я дрожу, как осиновый листок, когда я не знаю наверняка, кто роется в моем мусорном баке, скунс или что-то пострашнее, то я отвечу: да, в твоем доме живет нечисть. Но вся соль в том, что объяснить это невозможно. Ты можешь называть их фантомами, но мне кажется, это тебя еще больше запутывает. Я тебе уже говорил, если горошину назвать горошиной, она из стручка
