Потому со стен достаточно спокойно наблюдали, как вдалеке появляется неприятельское войско. Русские даже не стали сразу обкладывать крепость. Было видно, что основные силы располагаются сравнительно компактно и лишь кавалерия расходится подальше на фланги.
Но еще до того, как русские полки стали обустраиваться, а на окрестности упала ранняя темнота, к крепостным воротам подскакал парламентер в сопровождении неизбежного трубача и знаменосца.
– Царь и Великий князь… – бойко принялся перечислять полный титул московского государя парламентер.
В довольно длинном перечне неприятно резанули слух слова «герцог Лифляндский и Эстляндский».
Старый полковник едва сдержался, чтобы тут же не перебить наглеца. Но раз уж московиты решили придерживаться воинских обычаев, то не годится первому выступать их нарушителем. Потому Горн возвышался безмолвно и гордо, левая рука на рукояти шпаги, кираса и шлем начищены до блеска, лицо не выражает никаких чувств, лишь глаза блестят пламенем.
Само предложение было максимально щедрым. В случае сдачи крепости гарнизон отпускался на все четыре стороны со знаменами, оружием и музыкой. Разрешалось даже взять с собой обоз. Но щедрость эта полковником была воспринята как лишняя наглость. Чтобы выдвигать условия, надо прежде победить.
– Передайте своему государю, самозванно объявившему себя повелителем чужих земель, что я, полковник Горн, в ответ предлагаю следующее. Русские войска могут со знаменами и музыкой смело покинуть пределы Шведского королевства. В чем я обещаю им не мешать. Другого ответа для вас у меня не будет, – холодно ответил комендант, повернулся и нарочито медленно пошел прочь.
Стоявшие на стенах солдаты и офицеры восторженно приветствовали его слова. Правда, не все, но молчавших было настолько мало, что их можно было не принимать в расчет.
В любой семье не без урода.
Дали озарились сиянием костров. Что ж, пусть постараются возле них погреться. Надолго ли хватит московитов при такой жизни? Если учесть, что продовольствия в окрестностях практически нет.
Утро поначалу не принесло ничего нового. Пару раз в поле между новым русским лагерем и крепостью появлялись всадники. Приближались, однако, держась на расстоянии, превышающем дальность ружейного выстрела, разглядывали презрительно молчащие бастионы и отъезжали прочь. До них не бывало ближе восьми сотен шагов. Осажденные морщились, ругались вслух, но ничего не могли поделать с противником.
– Угостите их разок, – не выдержал Горн, наблюдая со стен, как всадники, богато одетые, с шитьем на мундирах и перьями на треуголках, в очередной раз обозревают крепость в подзорные трубы.
Невелик был шанс попасть, но уж очень обидно ничем не помешать врагу.
Ближайшая пушка громыхнула, окуталась дымом. Ядро быстро скрылось из поля зрения, и только в подзорную трубу было возможно проследить его полет.
Чугунный шар не долетел до всадников, взрыл землю, попытался подпрыгнуть в последней попытке достать податливую человеческую плоть, но напрасно.
– Дьявол! – в сердцах высказался Горн.
Остальные выругались гораздо более замысловато.
Двое из всадников спешились, передали поводья сопровождающим и один за другим опустились на колено. В их руках были ружья. Это смотрелось настолько нелепо, что полковник не выдержал и сплюнул:
– Совсем с ума сошли! И еще что-то пытались требовать!
Это было даже не абсурдом, а какой-то несусветной дурью, непозволительной даже дикарям.
– Попробуйте достать их еще раз, – начал было Горн стоявшему вплотную адъютанту, но тут над фигурками, сначала над одной, потом над другой, всплыли дымки выстрелов.
Адъютант вдруг вздрогнул. На лице его возникло выражение предельного изумления, а уже в следующий миг он стал стремительно заваливаться на спину.
Горн поневоле повернулся. По шлему что-то ударило, со свистом унеслось дальше, и лишь спустя несколько долгих секунд полковник сообразил, что это была вторая пуля.
Оба стрелка не спеша поднялись, о чем-то переговорили с остальными и лишь тогда запрыгнули в седла. Кавалькада не спеша затрусила прочь.
– Им помогает сам дьявол, – с ноткой испуга произнес кто-то из солдат.
Горн посмотрел на тело адъютанта и повернулся к стоявшим неподалеку. Кто именно произнес паническую фразу, определить было невозможно. Лица у всех свидетелей были одинаково бледны.
– Никому не говорить о случившемся. За нарушение – смерть, – обронил полковник.
Пуля может пролететь мимо, а вот петля никогда не промахнется мимо шеи. Как и топор палача.
Спустя час в русском лагере забили барабаны. Через некоторое время под их неумолчный бой к Нарве стройными колоннами двинулась пехота. Полагалось бы линиями, но московиты шли словно не на бой, а в обычный поход.
Колонны подошли и вдруг застыли, не решаясь преодолеть тот предел, где их сумеют достать ядра.
В промежутках остановились орудия. Еще дальше встала кавалерия в тех же походных колоннах.
– Может, надеются на наш выход? – предположил кто-то из свиты Горна, безуспешно пытаясь понять смысл совершаемого на глазах странного маневра.
– Не дождутся, – проскрипел полковник.
Он тоже терялся в догадках. Не считают же его таким глупцом, чтобы просто так выйти из-под защиты стен! Пусть московитов с виду немного, только кто поручится, что они тут все?
Между тем русские продолжали чудить. От колонн отделились небольшие отряды пехотинцев, одетых во все белое. Под руководством нескольких всадников, явно из тех, кто недавно наблюдал за крепостью, они торопливым шагом двинулись вперед, а затем прямо на ходу стали разворачиваться веером. Веер превратился в редкую цепь, где каждая пара солдат была отделена от других пар большим промежутком. Но и внутри пар расстояние между людьми было великовато, и свалить ядром больше одного человека не стоило и пытаться.
Дальше произошло то, после чего даже у невозмутимых шведов от удивления отвисли челюсти.
Пехотинцы в цепочке, явно повинуясь командам начальников, вдруг, вопреки любым воинским наставлениям и правилам, легли прямо в снег. Лицом к крепостным стенам. Белые одежды слились с белой целиной, и спустя минуту лишь самый зоркий глаз сумел бы различить на заснеженном поле прилегших людей. Одни всадники продолжали разъезжать вдоль рядов тех, кто лишь притворялся солдатами.
И вдруг то тут, то там стали расплываться дымки ружейных выстрелов. Сначала редко, затем – чаще, чем это было возможно для самого проворного стрелка.
Плюс – расстояние. Но, как и накануне, на стенах вдруг начали падать люди. Офицеры, солдаты, горожане, записавшиеся в ополчение и поднявшиеся посмотреть, что происходит.
Наверняка жертв было не настолько много, как казалось осажденным. Людям свойственно преувеличивать то, что происходит у них на глазах. Как, впрочем, и то, что они сами не видят. Если бы дело шло о честной схватке, когда нет времени рассуждать! Знай стреляй в прущие на тебя вражеские полчища или коли противников багинетом. А тут…
