этого ужаснулся.
В дверь постучали и тут же показалась Васькина тоскливая физиономия.
–– Что там? Тревога? Идет кто-то? – спросила Ксения.
–– Неа, все тихо, можно мне к вам? – Вася жадно оглядел комнату и, кажется, разочаровался, когда оказалось, что все живы и следов борьбы не видно.
–– Тебе сказала на шухере стоять, вот и стой, боец, – Катя бесцеремонно вытолкала сына за дверь и притворила ее.
Во время этих воспитательных экзерсисов Райво успел вставить флешку в гнездо и попросить Митю открыть компьютер. Тот неохотно набрал пароль. На флешке было немного информации – две папки (одна называлась Фото, другая – Документы) и один видеофайл.
В папке фото был десяток фотографий, вероятно снятых в какой поездке. На них Леонид и Светлана позировали вместе, улыбаясь, на одном из фото даже в обнимку. Скорее всего эти любви счастливые моменты были запечатлены каким-то мимо проходящим доброхотом. В папке «Документы» были собраны какие-то счета, копии авиабилетов, инвойсы. Митя нетерпеливо перелистал содержимое папки и вздохнул с облегчением, можно было понять, что шарил он по карманам Ксениной кофты и давал признательные показания абсолютно напрасно. Хотя оставался еще видеофайл. Если и там какое-нибудь невинное домашнее видео – тогда все их детективные потуги бесполезны и ничтожны и надо, скорей всего, просто сидеть, заперевшись, по комнатам и ждать окончания шторма.
Глава двадцать первая
Видеофайл открылся не сразу, но все же компьютерных навыков Мити и Райво оказалось достаточно. Видимо и Светлана не была профессиональным хакером, а, может, и хотела, чтоб файл отыскался без суперусилий.
Сначала в кадре был только кусок стола, потом пол, чей-то ботинок и голос Светланы: «Подожди» я сейчас телефон правильно поставлю, ты повтори на камеру то, что мне рассказал». Изображение еще поболталось туда-сюда, пока мужской голос не совсем уверенно возражал: «Света, а, может, не надо? Все это уже быльем поросло». На слове «быльем» в кадре появилось лицо покойного Леонида Ивановича. Голос Светланы уверенно возразил: «Леня, ты что! Это же очень серьезно. Как такое можно забыть и простить!»
–– Ну а что мы можем сделать?
–– Ну ты пойдешь, куда следуешь, и все расскажешь.
–– Куда я пойду здесь в Финляндии?
–– Ну в Россию поедешь и там в полицию сходишь»
–– Так ковид же, никого не пускают через границу.
–– Ну заявление напишешь!
–– Свет, как-то глупо это, сколько лет прошло и срок давности, наверное, истек уже.
–– Леня, это пусть суд решает.
–– Да кто мне в конце концов поверит? Какие у меня доказательства?
–– Леня, но нельзя же, чтоб человеку убийство с рук сошло, это несправедливо! Да и ты должен же свою совесть очистить.
–– Зря я тебе, наверное, все это рассказал. Столько лет при себе держал и вот..
–– Ну слушай, если в полиции нас отфутболят, то мы в Интернете это опубликуем.
–– Света, да кто поверит-то!
–– Леня, хватит препираться. Давай расскажи под запись эту историю, пусть будет.
–– Так я всегда же могу эту историю рассказать хоть в полиции, хоть в прессе.
–– Расскажешь, расскажешь, но пусть и здесь будет, а то я тебя знаю, ты добрый, еще и передумаешь.
–– Ты зато женщина-танк!
–– Я не танк, я – Фемида! Как это может быть, чтоб убийца жил себе, благоденствовал и продолжал, скорее всего, людей гнобить! Давай, Леня.
Леонид Иванович секунду помолчал и начал, смотря прямо в объектив:
«Я, Веретенников Леонид Иванович, хочу сделать заявление. Вернее, рассказать о том, чему я был свидетелем много уже лет назад, но о чем молчал всю свою жизнь. В 1976 году, когда мне было восемь лет, я оказался свидетелем, как мой старший сводный брат Демченко Николай Иванович убил свою жену Демченко Марию Игоревну»
–– Леня, ну можно и не так официально, ты расскажи, как мне рассказывал вчера, – послышался опять голос Светланы
–– Ладно. В общем мы тогда с мамой приехали летом к брату. Он в Москве жил, и мы, когда ездили летом к папиной родне на Украину проездом через Москву, – всегда у него останавливались на пару дней. Он всегда приглашал нас, но, как мне казалось, не особо был рад, хотя вел себя всегда вежливо. Но его молодая жена, Мария, тетя Маша, как я ее называл, мне нравилась. Она приветливая была и тихая-тихая. И на их ребеночка, Валерика, нам хотелось посмотреть. Мария с младенцем жили за городом и потому мы в этот раз задержались в Москве на три дня и поехали с Николаем на дачу. Тетя Маша нас покормила, потом стала Валерика укладывать, мама ушла погулять в лес с соседкой, чтоб не мешать, а меня отправили поиграть с соседскими мальчишками, но я с ними как-то быстро разругался и пошел назад в дом. Я только в коридор зашел, сразу услышал, как тетя Маша кричит, но так как бы шепотом кричит, если так можно сказать. Я заглянул в щелку двери – она не до конца закрыта была – и увидел, как Николай тащит тетю Машу по полу за волосы и бьет ее ногами, а она руку в рот засунула, чтоб не кричать, и все повторяет: «Коля, не надо, пожалуйста, не надо, ты Валерика разбудишь». А он ее продолжает за волосы по лестнице на второй этаж дачи тянуть и за что-то ругать, а она головой о ступеньки бьется и все его просит не шуметь. Он ее наверх затащил и снова ей что-то выговаривать стал, пальцем перед ее лицом мотает. Она вдруг голову подняла и что-то ему ответила, возразила что-то. Он как стукнул ее по лицу с размаху, она по лестнице покатилась и головой стукнулась о печку. Там такая внизу печка была, типа камина что ли. Я услышал такой звук странный, ну или треск, не знаю, как сказать. Тетя Маша вскрикнула и все. А Николай постоял наверху и начал спускаться. Я испугался и убежал. Сидел на речке, на берегу, меня колотило, и я боялся в дом идти. Уже темнеть стало, но никто меня не искал. Потом соседка пришла, взяла меня за руку и повела к себе. Сказала, что с тетей Машей случилось несчастье, чтоб я пока у них посидел. В общем, задержались мы не на два дня, а до похорон Маши. Я боялся идти домой, все просил, чтоб меня у соседки пока жить оставили. Мама думала, что я покойницу боюсь, а
