скрипом начала свой медленный разворот. Ваня ожидал увидеть когтистую курячью лапу, и его ожидания не обманулись. Избушка нехотя вытащила из суглинка сначала одну сваю, оказавшуюся вовсе не сваей, а затем и вторую, помесила почву, притоптала, а потом повернулась вправо, а закапываться не стала. Перед Ваней оказалось крылечко, висевшее над землей. Он подтянулся за поручни, влез на крыльцо и толкнул дверь. В горнице на скамье сидела старушка с покрытым бородавками лицом и космами, небрежно убранными под платок, завязанный кустышками вперёд. Выпученными глазами и длинным крючковатым носом она была похожа на деревянного Петрушку, сожженного в ночном костре Ваней, и потому еще больше не понравилась царевичу.
— Фу, фу, — сказала она — русского духу слыхом не слыхано, видом не видано а нынче русский дух сам пришёл.
А Иван-царевич ей:
— Ах ты, баба-яга — костяная нога, не поймавши — птицу ощипываешь, не узнавши молодца — хулишь. А ну вскакивай, да на стол мечи, что есть в печи, в баньке попарь, бражкой напои, а уж потом расспрашивай.
— Про овёс для коня богатырского забыл, — намекнула Баба Яга, показывая длинный желтый зуб.
— Да у меня не конь, — потупился Ваня, и старуха закряхтела, поднялась и подошла к окну, но оно смотрела в зад леса. Пришлось ей на костяной ноге проковылять к двери и выглянуть наружу. Серый Волк приветственным воем распугал всех синиц на ветках и заставил кота бросить метлу и шмыгнуть за частокол.
— Ну, раз дело у тебя до волка дошло, стало быть, дело твоё непустяшное. Кинем и ему чего-ничего на зуб. Возьми топорик за печью да наруби дровишек. Баня без дров не топится, репа не парится.
Через полтора часа распаренный, раскрасневшийся как масляный блин, в мытой рубахе, откуда-то взявшейся в бабкином сундуке, Ваня дул чай и смотрел, как старуха развешивает его кафтан и исподнее сушиться на частоколе. Волк грыз чью-то берцовую кость с лохматыми ошмётками несвежего мяса, и Ваня отвел глаза.
— Чей ты, дорожный человек, добрый молодец да откуда? Какой ты земли? Какого отца, матери сын? — осведомилась Баба Яга, закончив свои хлопоты и усевшись у стола с самоваром.
— Я, бабушка, из столицы приехал, царский сын Иван, младший. Еду на поиски логова Огненного Змея. Хочу его покарать за деяния жестокие, похитить молодильных яблок для матушки и батюшки моего.
— Ты смотри, — восхитилась старуха, — нашёлся-таки отважный витязь, спаситель земли русской.
Ваня самодовольно улыбнулся, но тут же спохватился, вспомнив все свои бестолковые мытарства, и скромно сказал:
— Ещё еду девушку-красу из неволи вызволить, что томится у проклятущего Змея. Помоги мне, бабушка, направь на ум-разум.
— Много молодцев езживало, да немного вежливо говаривало, — церемонно сообщила баба Яга и добавила, — вот и братец твой старшой был, Дмитрий, подарил мне мониста золотые, чтобы я тебе в пирожок крысиду насыпала.
Ваня бросил надкусанный пирожок с клюквой на стол и выпучил от страха глаза, а бабка продолжила:
— А затем Зотей заглядывал, твой средний братец. Очень серчал на тебя и просил сон-травы в подушку тебе набить, чтобы спал ты беспробудным сном и никуда не езживал.
— Как так? — прошептал Ваня и запнулся.
— Только, добрый молодец, у меня свой интерес имеется. Помогу я тебе от всей души, только уж и ты мне обещание дай.
— Чего хочешь, проси, — встрепенулся Ваня.
И старуха затянула длинный рассказ о своей русокосой да ясноглазой дочери, что похожа она на лучик солнышка и одновременно сияние утренней звезды. И краса её ненаглядная уж так по сердцу пришлась Огненному Змею, что похитил он девицу и держит в плену, принуждая всячески выйти за него замуж. Но девица никак не соглашается, и в отместку супостат обратил её в Жар-Птицу и держит в золотой клетке, а ключ на груди носит. И тому, кто освободит девицу-красавицу, дочку Бабы Яги не только счастье превеликое привалит в виде законной супружницы, но и слава освободителя от супостата.
Послушал Ваня бабу ягу и сник.
— Что, молодец, не весел? Что головушку повесил? — хитро осведомилась старуха, и Ване пришлось признаться.
— Эх, бабушка, грызёт мое сердце змея подколодная, которая любовью прозывается. Как только увидел я коробейницу, так потерял сон и покой. Еду я на Сером Волке спасать простую девушку, без всякой надежды на то, что простит она меня и замуж выйти согласится. Крепко я её обидел.
Старушка хлопнула по столу ладонью так, что стаканы в латунных подстаканниках подпрыгнули, и разулыбалась, сверкая длинным желтым зубом.
— То беда-не беда, кручина-не кручина. Одну забыл, другую полюбил. Коли твоя коробейница строптивая, так бери в жены мою доченьку. Она и собой хороша, и приданое за ней дам немалое. А спасти всех девиц-красавиц молодцу никто не запретит.
— Как же я могу обещание жениться дать, коли дочери я твоей не видел ни разу. Может, она только на словах красавица, а мне потом придется всю жизнь мучиться?
— Тогда и не видать тебе летучего корабля! — отрезала бабка и стала неожиданно быстрыми и стремительными движениями убирать со стола.
Ваня вышел к волку и обнял его за загривок.
— Дурачок ты, — тихо прошептал волк, — чего тебе стоит пообещать? Зато будет у тебя летучее средство. Поднимешься на облако, разыщешь Змея, убьёшь его, заберёшь яблоки, а потом уж и разберёшься с девчонками.
— Нет, не по закону это… — вздохнул Ваня.
— Станешь царем, указ о многоженстве издашь. Не обязательно тебе веру християнскую принимать, ты к магоментанству присмотрись.
— Чего?
Волк прикрыл лапами пасть и виновато посмотрел на царевича, а потом шепнул:
— Если что, я могу съесть бабкину дочь, волк я или кто? Ты за мои действия не в ответе.
Царевич красноречиво плюнул на землю и вернулся в избу. Бабка Яга сидела у окошка и при свете лучины шелковую кудель метала, нитки по полу бросала. Хмурый кот нитки собирал и на катушки наматывал. Ваня забрался на лежанку, подоткнул под спину подушку и сказал:
— Утро вечера мудренее, посплю — ответ дам.
* * *
Коротает царица в опочивальне бессонную ночь. Царь к ней и носа не кажет. После рождения Вани ни
