осталось ровно половина последнего месяца. Сегодня как раз четырнадцатое февраля. Ровно половина. Экватор.
— Девочки, руководство решило сегодня отпустить всех пораньше. День всех влюбленных! Думаю, у многих планы, — объявил с ласковой улыбкой перед обедом начальник их отдела — Миша Хитров. — Работаем без обеда до трех. Кто-то против?
Все оказались за. Перспектива смыться пораньше с работы никого не расстроила. Даже у кого не было никаких особенных планов. Как у нее, например. Она обрадовалась, что появится уйма свободного времени, которое она может посвятить чему-нибудь полезному. Сделает уборку, хотя и не хотелось. Или белье перегладит, гора на гладильной доске выросла внушительная. Или на лоджии разберется, одевшись потеплее, что тоже вряд ли. Ну или к Тоське пойдет.
Хотя сегодня она к ней вряд ли пойдет. Ее супруг Коля сегодня как раз должен вернуться из очередной служебной командировки. И слушать весь вечер Тоськино с мужем умильное сюсюканье то еще счастье.
Ладно, займет себя чем-нибудь. Найдет занятие.
— Представляете, Жанна Павловна, это все так! Да!
— Что вы говорите, дорогая Ирина Васильевна? Ужас какой!
Голоса за спиной принадлежали двум пожилым дамам — работницам какой-то страховой конторы. Они ездили с Сашей ежедневно туда-сюда. Заходили в троллейбус утром вместе с ней. Выходили на следующей после ее остановке. Их офис располагался чуть дальше. Вечером все происходило в обратном порядке. Садились они раньше, выходили все вместе. Сегодня, видимо, их тоже отпустили раньше.
В дороге дамы говорили много и громко. И она знала почти все их семейные секреты. Знала имена мужей, детей и внуков. Знала, что у одной дамы, у Жанны Павловны, была собака Ричард. У Ирины Васильевны животных не было. У нее была аллергия на шерсть. И она очень сокрушалась по этому поводу, потому что любила животных. И еще знала, что вне дороги домой и из дома эти дамы практически не общались. На работе было некогда, да и сидели они в разных кабинетах. После работы пути их расходились возле остановки. Одной было налево. Другой прямо. И выходило, что дружили они только в транспорте по дороге с работы домой и обратно.
Странно. И в то же время славно. Необременительно. Так думала Саша, часто невольно прислушиваясь к их разговорам.
— И зять мой, Жанна Павловна, категорически предупредил меня, а через меня и вас, дорогая, чтобы вы никуда не выходили вечерами в одиночку. И даже собаку принялся выгуливать сам вечерами. А до этого все дочка моя с ней гуляла. Звоню ей вечерами, а она на улице. С собакой!
— А как же мне теперь собаку выгуливать? — Жанна Павловна за спиной Саши сердито засопела. — Меня сменить будет некому. Муж категорически против.
— А вы ему эту историю расскажите, — порекомендовала Ирина Васильевна.
— Скажет, бред!
— Это не бред, скажите ему. Это статистика. За две минувшие недели четыре нападения на женщин вечерами, — голос Ирины Васильевны понизился до громкого шепота. — Три ограбления с нанесением тяжких телесных повреждений. А в одном случае…
Саша не смогла расслышать, как ни старалась, что же такого ужасного случилось в одном из четырех нападений. Троллейбус как раз остановился, распахивая двери. И тут же хриплый голос водителя принялся объявлять следующую остановку. Снова задом наперед. А потом, когда они уже поехали, дамы неожиданно замолчали. Саша даже подумала, что они вышли. И обернулась.
Нет. Сидят рядышком. Одна в телефоне что-то набирает. Вторая в окошко посматривает.
Через десять минут все они вместе вышли из троллейбуса и каждый пошел своей дорогой.
Ей идти было недалеко. Ее дом смотрел окнами на проезжую часть. Его было видно с остановки. Она жила на третьем этаже. В одном крыле с очень славной девушкой Тосей. Милой, смешливой пухленькой Тосей, очень мечтающей о большой многодетной семье. Именно с этой целью приобреталась большая просторная квартира. Именно с этой целью Тося еженедельно сдавала кучу всяких анализов и покупала груду бесполезных тестов. Дети у них с мужем пока не получались.
Помещения первого этажа их дома были заняты магазинами. Сразу два продовольственных. Один цветочный. Саша посетила все три. Купила маленький милый букетик для себя. Ей нравилось, когда в вазе на обеденном столе стояли живые цветы. И тортик сердечком. Морщась, покупала. Для Тоси. Та очень любила сегодняшний праздник. Украшала квартиру для себя и Коли наряднее, чем в Новый год. И даже шила какие-то странные домашние наряды, с огромными пурпурными сердцами на животе и спине.
— Бред, — шептала Саша, поднимаясь по лестнице.
Она почти никогда не ездила лифтом к себе на третий этаж. Считала барством и надругательством над собственным здоровьем. А подъем по лестнице, поучала она соседку, это замечательный фитнес.
Она вошла в свою квартиру. Стащила теплые замшевые угги, привычно швырнула кожаную сумку на тумбочку. Вышло, как всегда, громко. И тут же из комнаты привычно раздался скрипучий голос:
— Пробросаешься, Шурка! Дорого!
Она рассмеялась. И отозвалась ворчливо:
— Гошка, замолчи.
— Дорого! — снова проскрипело в ответ.
Саша сняла длинную теплую куртку, повесила на вешалку и пошла в комнату. Клетка с попугаем Гошей стояла на высокой тумбе, сделанной на заказ специально для него. Не ею, покойной бабушкой Софьей. От нее Саше перешла в наследство эта квартира и тумба из красного дерева вместе с попугаем Гошей. Его покойной Софье подарили еще птенцом. Она пестовала его, как ребенка. И воспитала по собственному образу и подобию — высокомерным, ворчливым и невоспитанным.
Первый месяц, когда они начали жить вместе, Саша — честно — хотела от него избавиться. И клетку открывала, выставляя ее на балкон. Гошка не улетал. И родственникам пыталась подарить, те отказались. И даже носила в ближайшую школу в живой уголок. Вернули! На третий день!
— Извините, но ваш попугай очень скверно себя ведет, — краснея, призналась биологичка, возвращая клетку с птицей.
— А что он делает? — изобразила изумление Саша, принимая подарок обратно.
— Он сквернословит! — вспыхнула биологичка и, простившись, поспешила уйти.
Саша объявила попугаю бойкот и прекратила с ним всяческое общение. Молча кормила. Молча убирала клетку. Гоша пытался угрожать ей и две недели скрипучим голосом верещал из клетки:
— Шурка! Прокляну! Шурка! Прокляну!
— А я из тебя сварю суп, — не выдержав угроз, пообещала она.
И попугай сдался.
— Гоша хороший, — заныл он. — Гоша хороший…
Отношения наладились. Если Гоша и ворчал, то по-доброму. А вообще, Саше иногда казалось, что он умнее многих людей. Много читала о попугаях подобного типа. Знала, что кроме феноменальной памяти на слова и умения повторять их, они ничем не отличались от попугаев других видов, но все равно
