Они так же не могут говорить, не могут двигаться. Мертв тот, кто не может ничего. Даже этот несчастный лепесток, только что на наших с тобой глазах, пытался изо всех сил бороться за свою жизнь, и победил смерть, в отличие от остальных лепестков. Это уже значит, что он не мертв. А кроме смерти может быть только жизнь.
Глава 22
«Дорогой дневник… последний день я провожу в этом замечательном, полном хороших, добрых людей, замке. Вскоре меня ждет долгожданная встреча с моими дорогими сестрами и Димонтом, которые уже наверняка потеряли всю надежду на мое скорое возвращение. Не знаю, что ждет меня там, в другом замке, не знаю, смогу ли я еще когда-нибудь вернуться сюда, к Хеймичу, но важнее для меня было не мое возвращение, а возвращение Хеймича в свой дом. Примирить Анжели с ее братом является не такой уж и легкой задачей, как мне казалось ранее, но, тем не менее, я сделаю все, чтобы, наконец, прекратить эту родственную войну, которая и так уже нанесла слишком тяжелый удар им обоим…».
Собирая необходимые вещи, как для меня это лишь мой дневник и подаренный Беркелем лук с набором стрел, я снова почувствовала небольшую боль в руке, как мне казалось уже давно забытую. Отправившись в сад, по пути я заглянула в медицинскую палатку, где уже знакомый мне лекарь, при виде меня, поинтересовался о моем здоровье.
— Я чувствую себя прекрасно, — ответила я. — Не считая волнение и… снова эту боль…
— Не волнуйся, рука почти прошла, — оттянув рукав платья к верху, чтобы осмотреть руку, сказал лекарь. — Но боль не проходит так сразу. Если хочешь, я могу перевязать ее, чтобы тебе не приходилось лишний раз напрягать руку.
— Кто знает, что ждет нас, — сказала я, немного подумав. — Вдруг мне нужно будет стрелять.
Ничего не ответив, мистер Льюис обошел кресло, на котором я сидела, и, достигнув шкафчика с медицинскими принадлежностями, достал оттуда все необходимое.
— Я перевяжу тебе руку на ночь, — сказал он, находясь в поисках специальной резинки для крепления повязки. — А дальше твое дело.
После перевязки я решила поинтересоваться у мистера Льюиса, что он думает насчет нашего похода. Как мне показалось, лекарь был рад тому, что для кого-то кроме него самого было важно его мнение. Услышав мой вопрос, мистер Льюис впал в недолгое раздумье, и, решив, что его молчание затянулось, он глубоко вздохнул и произнес:
— Я не вправе высказывать свое мнение насчет решения Хеймича, да и к тому же, узнав о нем, наш король наказал бы меня за мои слова…
— Тем не менее, ваше мнение важно для меня, — попыталась успокоить я лекаря. — Хеймич ничего не узнает, скажите же мне.
— Я начну с одного рассказа, — сев в свое креслице, предупредил он. — Когда король Ренисан, отец Хеймича, умер, все обвинения, как ты знаешь, упали на нашего теперешнего короля. Перед тем, как королева Самфира покинула Вениакор, в прямом смысле этого слова, она отреклась от короны, назначив нового правителя Хендстона, самого короля Ренисана. На то время, договор между альфами и королями был уже нарушен, поэтому объединив свои стаи, оборотни планировали захватить власть в свои руки.
— Что за договор? — бестактно прервала я рассказ лекаря.
— Договор, согласно которому волки и люди делили территорию. Леса, пустыни и джунгли были запрещены для посещения людьми, и в то же время волки не ступали на людские земли. Юный король, Дрейв, предок Самфиры, вступив на престол решил навсегда покончить с договором, посчитав, что полноценным королем можно стать лишь, управляя целым, не деленным миром. Он открыл охоту, в Реваргардском лесу, где жила волчица, как позже оказалось, одна из альф, к слову родная бабушка нашей Мигель. Ужасная женщина, сколько зла она принесла не только нашему материку, но и с попыткой открыть проход в ваш мир, чуть не оставила Вениакор последней существующей землей.
— И что же она сделала с королем?
— Расквиталась с ним, — с досадой, ответил мистер Льюис. — А позже попыталась истребить все человечество, объединившись с другими альфами. К счастью, наши предки сумели противостоять волкам, ценой многих жизней, однако, что касалось договора, именно эта эпоха послужила его концом.
Мистер Льюис сделал паузу, жалобно опустив глаза, будто вспоминая что-то грустное, что было связанно с его историей. Спустя долю минуты, он продолжил свой рассказ:
— Эта война длилась до того момента, пока у альфы не родилась девочка, Сиена, по правилу наследница, с рождением которой, пришло время смерти ее матери. Но не знаю, по какой причине, альфа продолжала жить, и умерла лишь со смертью самой Сиены, когда родилась ее наследница, Мигель.
— Альфы умирают с рождением их наследников, — предположила я. — Выходит, Сиена не была наследницей, возможно, она сама не была альфой.
— По сути, на то время это не имело значения, — не заострив внимание на обсуждении такого события, продолжил мистер Льюис. — Не только волки, но и люди решили, что Ларинда сумела победить саму смерть. Люди и волки склонились перед ее могуществом, и это помогло новому королю Ренисану отвести войну.
— Мистер Льюис, — обратилась я к лекарю, после очередной, ненавистной мне паузы. — Какое отношение это имеет к нашему плану?
— Абсолютно никакое, — ответил он. — Однако, после ухода Мигель из стаи, оборотни обозлились, и только и ждут случая нанести ответный удар и ей, и всему человечеству.
— Но с чего такие выводы? — поинтересовалась я. — Разве решение Мигель должно как-то волновать волков, ведь кроме нее есть еще альфы.
— Стая, это как семья, — разъяснил мистер Льюис. — Но ни волки, ни сами альфы не вправе оставлять свою стаю, как известно, в истории, это заканчивалось местью.
— Выходит, вы думаете, что может начаться война?
— Она уже началась… я думаю, что бояться нужно не войны, между Анжели и Хеймичем, а мести оборотней. Поверь мне…это куда страшнее.
Глава 23
Дуель
«После твоей пропажи, не проходило ни дня, чтобы я не вспоминала о тебе, в надежде, что в скором времени, вспоминать о случившемся мы будем рядом друг с другом. Но чем дольше ты находишься в плену жестокого и беспощадного убийцы, так же сильно ненавистного и собственной сестрой, тем сильнее я плачу по ночам, невольно думая о твоей возможной погибели. Димонт, вот уже несколько дней, не находит себе место, чувствуя свою вину в твоем похищении, но в большинстве меня пугает не чувство вины, а его странное молчание. Не помню, когда в последний раз мы разговаривали
